Командировка

Разумно ли, не убийственно ли, не подло ли играть бесконечно в одну и ту же игру, сознавая, что никогда не выиграешь, и все же нося под сердцем веру в чудо.

Кто я? Кто?! Утрата или обретение? Процесс или искра? Звон эха или излучатель звона?

Поганые никчемные мыслишки — прочь, прочь!

Мало вы попортили мне крови в молодости?

Я перевернулся с бока на спину, сел и затряс головой. Это было больно, но необходимо. Часы показывали начало десятого. Значит, я все-таки спал.

А вроде и не спал. Ладно, начнем утро вторично.

Я пошел в ванную, опять стал под душ и долго чередовал горячую воду с холодной.

И тут начались звонки, один за другим, я не успевал вешать трубку. Первой позвонила Шурочка Порецкая, мой юный гид, спросила, понадобится ли она мне утром, так как собирается отпроситься до обеда по своим личным делам; но если понадобится, то она готова отложить свои личные дела на неопределенный срок. Вникнув в эти сложные обстоятельства, я дал благосклонное согласие, заметив между прочим, что сердце мое разрывается на куски от разлуки. Вторым позвонил товарищ Капитанов, выразил желание повидаться. Я пообещал зайти, как только прибуду в институт.

Третьим возник через междугородную Перегудов.

— Что нового, Виктор Андреевич? — Его голос с трудом просачивался из хлопающих и повизгивающих помех.

— Плохо слышно, громче говорите…

— Что нового, Витя? Слышишь? Как идет расследование? — теперь на голос шефа наложилось бархатное мурлыканье Анны Герман, кто-то из телефонисток наслаждался шлягером.

— Выключите музыку! — крикнул я. — Владлен Осипович, выключите патефон, ничего не слышно…

— Виктор, ты что — оглох?

— Я сам вам позвоню.

После паузы, заполненной лирическими откровениями певицы, Перегудов сказал:

— Я тебя категорически предупреждаю, Виктор Андреевич! Никакой самодеятельности быть не должно. Я знаю, ты меня прекрасно слышишь… Повторяю: никакой самодеятельности!

— Самодеятельности? Вы сказали — самодеятельности?

В хор помех добавился чей-то кашель.

— Подожди, Виктор, милый дружок. Ты еще вернешься в Москву. Тут мы тебя сразу вылечим от глухоты… Будь здоров!

Перегудов там у себя шлепнул трубку на рычаг и, наверное, оглядывался на чем бы сорвать гнев. Он срывал гнев на предметах, к людям был объективен.

Да и гневался он редко, что говорить.

В буфете опять торговала кустодиевская красавица. Меня она признала по характерным синякам, потусторонняя мечтательность ее лица преобразилась в подобие земной улыбки. Я был тронут.

На радостях выпил целую бутылку кефира и с каждым кислым глотком чувствовал, как по капельке возвращается жизнь в мое бренное тело. Будь благословен напиток богов! О вы, великие зодчие, сжигающие себя в творческих муках, ищущие, кого бы обессмертить, — где ваш памятник корове, обыкновенной буренке, жующей травку сонными губами? Разве не заслужила она, делающая из младенцев богатырей, возвращающая силы больным, благодарности человечества?

Возвращаясь в номер, я столкнулся со своими земляками — четой Кирсановых и их сыном Шуриком.

— Давай, Виктор, — сурово сказал Юрий, — все дела по боку, и шпарим на пляж.

— Пойдемте с нами, — поддержала Зина, — такая чудесная погода.

Я сказал:

— Подождите внизу, ага? Я только полотенце возьму.

В вестибюле я подошел к знакомому администратору, который стоял на своем обычном месте у газетного киоска и, развесив губы, пялился на дверь.

— Извините, до сих пор не знаю вашей фамилии.

Рыбьи его глаза заволокло туманом.

— А зачем?

— В жалобе получается прочерк. Я же на вас жалобу пишу, без фамилии никак нельзя. Вы что, скрываете свою фамилию?

Он смотрел на меня не мигая.

— Зачем жалобу? Мы инструкции выполняем.

Был сигнал, наше дело отреагировать. Сами посудите, обязаны мы за порядком наблюдать?

— Вы почему фамилию не говорите?

— Буренков моя фамилия. Чего такого. Я не скрываюсь. Только зря вы это затеваете, толку все равно не будет.

— Вы рассчитываете, Буренков, на защитников, на тех, кто вам велел за мной приглядывать? Но они вам не помогут.

Он забеспокоился и невзначай сморгнул пару раз, как сплюнул.

— Кто велел? Вы тоже, знаете, лишнего на себя не берите. Не таких видали и целы. Пишите куда хочете.

Неприятный это был человек, я видел. Исполнитель чужих желаний. Безвольный и готовый укусить по приказу. Из вечно обиженных. Маленький человек навыворот.

— Буренков, — сказал я, — вы думали найти в моем номере женщину, как же вы ошиблись. Меня, к сожалению, женщины избегают. Я уж и так и сяк — не идут в номер. Не утруждайте себя понапрасну.

— Чего говорите-то, к чему? — буркнул он с плохо сдерживаемой досадой.

Ох, боюсь я таких. Ох, боюсь!

Поджидая меня, семья Кирсановых лакомилась мороженым.

Мы пошли по светлой аллее, где было ни сыро, ни душно, а в самый раз. Крутолобый сменный инженер, измученный ностальгией по родному заводу, был настроен сентиментально и даже взял меня под руку.