Командировка [litres]

С этой Базой Иван Григорьевич уже был знаком. Ее своеобразие заключалось в том, что дворнику подчинялись все сотрудники, начиная с директора. И если уж батько приказал мэру дать возможность рабочим отметить свой праздник под своими знаменами, значит, скоро в стране будут перемены.

По-своему заметила наступающие перемены и Анастасия Карповна:

— Гляди, Ваня, люди опять улыбаются! Еще работал только патронный завод и на товарах ценники кололи глаз огромным количеством нулей, а в настроении горожан уже наметился перелом. Что этому предшествовало, Иван Григорьевич безошибочно угадал: к людям возвращалась вера. Вот что может сделать красный цвет!

Нет, неслучайно под красные стяги собирались княжеские дружины раздробленной Киевской Руси. Копыта монгольских коней втоптали их в илистые берега Калки. Но воины московского князя Дмитрия подняли их, обмыли своей кровью на поле Куликовом.

Неслучайно, видимо, первое, что сотворили дробные президенты, поменяли цвет знамен. Чтоб народ забыл, какого цвета Победа…

Размышляя о случившемся, Иван Григорьевич болезненно чувствовал себя солдатом, проигравшим бой, но испытывал гордость, что не изменил цвету знамени своих предков. Более того, ощущал себя счастливым, что рядом с ним любимая женщина и что у нее под сердцем уже стучит сердце нового живого существа, которому суждено будет жить и сражаться в будущем веке.

Два дня назад Иван Григорьевич вернулся из Москвы, привез своему еще не родившемуся потомку его первую одежду. Привез он и главную новость, услышанную из уст академика Краюхина.

Вечером Первого мая — праздник праздником, а дело делом. Иван Григорьевич собрал сотрудников лаборатории. Из дома отдыха досрочно вернулись супруги Забудские. Их по-прежнему угнетало поведение сына. Они опасались за его жизнь, понимая, что если взломщика направила фирма «Экотерра», сына уже ничто не спасет от расправы.

Из Германии вернулся профессор Гурин. Он сделал покупки. Микроскоп, как и в прошлый раз, взялись переправить через границу хлопчики Вити Кувалды. И хотя связываться с Витей не хотелось, но тот клятвенно заверил, что к его контрабандному грузу никто, кроме хозяина, прикоснуться не посмеет.

Сотрудникам лаборатории Иван Григорьевич сообщил, что агрессивная молекула все-таки обнаружена, она уже гуляет в городах Подмосковья. Как была она обнаружена, Иван Григорьевич остановился подробно. В заключение своего отнюдь не радостного сообщения предупредил:

— Но это не значит, что мы в Прикордонном прекратим поиск. Нашими исследованиями заинтересовалась какая-то неизвестная фирма. Через нее предстоит выяснить, кто подослал взломщика. Этим занимается следственная группа. Будем ждать ее выводов.

Молчавший до сих пор Анатолий Зосимович угрюмо произнес:

— А может, и не дождемся. Может случиться так, что от нашей лаборатории останутся одни руины.

Как военный изобретатель, он намекал, что если кто-то кому-то сносно заплатит, при любой охране лаборатория не уцелеет.

Вслед за Анатолием Зосимовичем примерно такое же мнение высказал и Лев Георгиевич. Сам же Иван Григорьевич спрашивал себя: «Неужели ребята из Союза oфицеров, взявшие под охрану военный завод, способны продаваться? Если так, то ни за кого нельзя ручаться».

Сомнения превносила действительность. Она меняла людей, как осень меняет краски лета. Всюду господствовала атмосфера коммерции. Вдохнули ее и рабочие. Сами они разобрали мартеновскую печь и все ценное продали бизнесменам из Латвии, те — перепродали португальцам. На заводе оставалась еще одна печь. Руководствуясь указом президента о своевременной выдаче зарплаты, правление акционерного общества искало оптового покупателя. Какая-то эстонская фирма согласилась купить и то только металл и то с условием, что узлы и механизмы будут разрезаны и загружены в пульмановские вагоны.

Подобный груз — цветной металл, из которого раньше штамповали гильзы для артвыстрелов — уже отправляли, но металлические вагоны эстонская фирма вернуть отказалась. Акционеры обратились в правительство, оттуда ответили: завод уже не является государственным предприятием и посоветовали обратиться в Гаагу, в Международный суд.

По мере того как Иван Григорьевич узнавал все это, уверенность покидала его, как покидает кровь пораженного лучевой болезнью: капля за каплей.

Поздно вечером покинули лабораторию: Анатолий Зосимович, удрученный позором сына, уехал искать бутылку, а Лев Георгиевич, чтоб рано не возвращаться в опустевшую после смерти жены квартиру, отправился к дочери. Жена умерла внезапно — от кровоизлияния в мозг. И хотя у дочери его ждал тяжелый разговор с зятем, безработным токарем, мечтающим о военной диктатуре, там было легче переносить одиночество. Несколько раз он приглашал к себе Анатолия Зосимовича, угощал «гурьмовкой», но поить гостя было опасно. Напившись, Анатолий Зосимович принимал бычью позу и с красными навыкате глазами не кричал, а ревел, глядя в пространство:

— Убью Женьку! Он, сволочь, выкрал у меня медаль лауреата Ленинской премии. Украл и пропил.