Командировка на дуэль

А ликовал Владимир Михайлович оттого, что не был он ни музейным экспонатом, ни дедушкой волюнтаризма, но зажимщиком утонченным, новейшего образца. Заранее выяснив, что и в минувшем году Галя Белан поощрялась экскурсией в Прибалтику, он повелел учительнице именно это обстоятельство назвать причиной внезапного отстранения. О, разумеется, из сугубо гуманных, человеколюбивых побуждений! Чтобы не травмировать, сами понимаете, душу ребенка.

В этих пикантных условиях педагогический коллектив подшефной школы блистательно проявил полнейшую растерянность. Он заметался, как трамвайный «заяц», к которому с обеих сторон приближаются строгие ревизоры. Сначала во всеуслышание, при классе, объявили внезапное отстранение тем, что ее отец «недостоин». Потом вспомнили об уговоре с директором и перелицевали причину: хорошего, мол, понемножку, побывала в минувшем году в Прибалтике — хватит. (Мда, но ведь то было поощрение за восьмой класс, а нынче — за девятый. К тому же другие, многие другие ученики и в Прибалтику ездили, и нынче едут.) И тогда вернулись к прежней мотивировке: мы, мол, тут ни при чем, это завод возражает...

Слабое перо мое отказывается живописать кошмарную семейную сцену, и я предлагаю читателям самим вообразить слезы дочери, объяснение отца («Не плачь, ты тут ни при чем!»), робкие вопросы («А ты, папка, пьяница, да?»). Сообщу лишь финал: схватив лист бумаги, машинист начал писать заявление, бормоча про себя: «А-а, надоело!..»

Что и требовалось доказать.

Впрочем, тут вмешалась мама Белан, вернувшая главу семейства к реальности: уволиться легко, а куда потом? Не лучше ли все-таки обратиться повыше, например в центральную газету? Ведь не бросят же, не оставят без внимания такой вопиющий зажим критики?

Нет, не оставили, не бросили. Но директор в ответ изумленно вздел брови:

— Помилуйте, какой зажим критики? Ну, каков клеветник! Галя хорошая девочка, но отстранили ее педагоги. А я только согласился.

— Мы? — изумился директор школы Петр Трофимович Филиппов, — А нам что, с какой бы стати обижать хорошую ученицу? Кто платил, тот и вычеркнул. А мы только согласились.

Согласитесь и вы, читатели, что сегодняшний зажимщик критики — не чета своему предшественнику. Прежний, он только и умел стулья ломать, дубина. А этот и сам из себя интеллигентный, и не без внимания наблюдает, как орлята учатся летать.

СКРИП ИЗВИЛИН

Посреди заводского двора возлежал моток спутанной проволоки.

Одного взгляда на громадный проволочный клуб было достаточно, чтобы невольно зародилась мысль о пионерах или иных поборниках экономии и бережливости. Но за долгие годы к ржавому мотку как-то притерпелись, привыкли, он стал казаться естественной и неотторжимой деталью внутризаводского пейзажа. И лишь после того как приехавший из главка товарищ, указав на проволоку, строго спросил: «А это у вас что?», директор вызвал к себе заведующего складским хозяйством и приказал немедленно навести порядок. Немедленно!..

— Слушаюсь! — ответил тот, а потом спросил: — А привлечь к распутыванию — кого?

— Кого хочешь! Даю тебе все полномочия. Но, сам понимаешь, без ущерба для плана.

Полномочный завхоз отправился по цехам, выглядывая, кого бы привлечь без ущерба. Но все в цехах трудились в поте лица, всюду царил напряженный конвейерный ритм, и постепенно, из цеха в цех, из отдела в отдел, завхоз прибрел в конструкторское бюро.

— Вот вы здесь покуриваете себе, ребята, — укоризненно сказал он, — а во дворе работа стоит. Пошли!..

«Человек сидит за пишущей машинкой, курит запоем, сдувает пылинки с клавиш, откусывает яблоко и вспоминает Шиллера, тупо глядит на нетронутый лист бумаги, потом на часы, счищает с литеры «а» краску, закуривает очередную сигарету — и все это называется работой.

Он подкарауливает мысль.

Мысль выглянула из-за угла, немножко помедлила, но в конце концов подобралась поближе».

Так, чуть иронично, но вполне правдиво, описывает немецкий писатель Герман Кант обстановку, в которой проистекает мыслительный процесс.

Завхоз явился в заводское КБ как раз в тот момент, когда искомая конструкторами мысль вот-вот должна была выглянуть из-за угла. То есть это была еще даже не мысль, а некий призрак ее, догадка, неуловимое и ничем не доказуемое предчувствие приближающегося решения.

— Сейчас не можем, — ответили конструкторы, — У нас работа: бьемся над плановым узлом.

Завхоз рассмеялся. Его ошеломило наглое бесстыдство этого заявления. Он только что ходил по цехам и воочию наблюдал настоящую работу, настоящую битву за план. А тут — ничего! Тишина и табачный дым. Тут был если не ресторан, то уж во всяком случае кафе. Бутылка кефира белела на подоконнике, и кто-то в углу, за кульманом, насвистывал цыганщину...

— А я говорю — пошли! — сурово повелел завхоз. — У меня приказ директора!.. Артисты...