Комар живет, пока поет (Повести)

— Ладно... ешь! — На это существо, абсолютно счастливое, невозможно сердиться. Впрочем, есть он тоже не хотел — зачем тратить драгоценное время на такую ерунду? Прыгал на меня лапами, лез целоваться. — Все! Отвали! Будешь сидеть дома! Хватит!

Он скорбно ссутулился, изображая невыносимые муки совести. Я закрыл-таки дверь не на ключ, а на крючок — и он кинул исподтишка блудливо-радостный взгляд. Не сомневаюсь: как только я уйду обходными путями, он тут же, ликуя, откинет своей узкой хитрой мордой крючок и унесется! Не сомневаюсь, что, вернувшись, застану дверь распахнутой. Но это уж ладно... Главное — воспитательную работу я провел. Тут снова открылась «волшебная дверь», и явился мрачный фельдъегерь:

— Паша обычно никого не ждет!

— Иду, иду!

Хотя сильно сомневаюсь, что Паша решит мою проблему! Насколько я понял, стиль работы этих хлопцев такой: из одной проблемы делать как минимум две, а то и три! На этом и держатся. Но мне и первой проблемы — образовавшегося безденежья, да еще в такой семейной ситуации, — хватит с головой, так что до второй и третьей неприятности вряд ли и доживу!

Паша, как у нас принято, возился с мотором. Что за мотор без мата? Когда Боб имел свой автобус, тот абсолютно всегда весь, от носа до хвоста, от руля впереди до мотора сзади, через ломаные-переломаные сиденья был, как гирляндами, увешан матюками. Этот талант и Паша унаследовал полностью. Постояв, я понял, что еще и мои матюки не требуются, и уселся в салон.

— Ой, извините! — пробормотал я, нечаянно, не обратив внимания, столкнул эту тряпичную куклу — его пса, — тот, не издав ни звука, безжизненно повис между сиденьями. Ну и страшила! Ключиком он его, что ли, заводит? Не подает никаких признаков жизни — а еще эта порода считается самой бойцовской! Все у них как-то не так, все ненастоящее, включая пса! Где нормальные реакции? Ну ладно, не выступай. Другая задача.

Мотор наконец затрясся. Паша, кинув безжизненного пса назад, выехал ухабами на шоссе.

Какой новый русский не любит быстрой езды! Паша нагло пер по осевой, даже не глядя на встречные машины, отруливающие к обочине. Видимо, именно скорость накачивала его энергией.

— Сейчас заскочим в пару точек, проговорим твою проблему!

— Спасибо.

Паша спокойно кивнул — уже то, что такая личность проявила участие, было замечательно — я это понимал.

— Я знаю, чьи это когти! — Паша счел возможным приподнять завесу над моим делом. — Будь уверен — их здесь больше не будет!

Ну, это даже слишком! Меня устроило бы и меньшее!

— А о бабках твоих не беспокойся! Они их вернут! С процентами вернут!

Чувствую, что вложил деньги в выгодное дело.

— Тут один тоже, — Паша начинал выходить на обобщения, — не понял сразу. Потом головни на пепелище собирал.

— Зачем?

— Ну, видно, чтобы костер развести, погреться чуток! — И юмор был Паше не чужд.

Паша был не в красавца брата — какой-то обесцвеченный и как бы слегка недоделанный, поэтому, наверное, и стремился к великим делам, чтоб покрасоваться ими.

— Этого-то... подожгли, что ли?

...может, я влезаю в профессиональные тайны?

— Ага! — проговорил Паша с вызовом. — Пожарные, кстати, и подожгли!

Смех его походил больше на шипение. Удивительно они веселятся. Уже с тревогой я поглядывал вперед.

Дело в том, что тут за поворотом должен быть хутор моего друга: не о нем ли речь?

— Но сам-то... слава богу... жив? — спросил я, хотя не был убежден, что он поддержит мое «слава богу».

— Этот? — Паша усмехнулся. — Пришел с наглой рожей к нам же ссуду просить!

— Это... после пожара, что ли?

— Ну! — воскликнул Паша, отчасти даже, может, любуясь клиентом.

— И... дали?

— Куда ж от него денешься? — добродушно произнес Боб.

Сердце забилось еще сильней. На Аркана, чей хутор должен сейчас появиться за поворотом (появится ли?), все это очень похоже. Нахальство, упрямство и при этом — игра под дурака... Неужто и он попался в сети этих структур?.. Куда денешься! Да, наш Арканя опровергал банальное мнение о художниках — существах слабых, ранимых и чутких. Это скорее бульдозерист, мощный и лысый, скорее американский, чем наш, — глазки спокойные, сонные... но секут все! При этом его акварели поражают, наоборот, своей тонкостью, нежностью... Поражали — больше нет! Полностью, резко поставил свой талант на службу бизнесу: столько нарисовал этикеток, что даже не помнит их. Радостно приносит бутылочку, смотрит на красивую картинку... «Это вроде не моя. Пить можно». Наливает, принюхивается, глоток — и гримаса отчаяния: «Моя!!»

«Жертва собственной виртуозности». Кстати, обиделся почему-то на мою отточенную формулировку. «Да где виртуозность-то! Чушь кругом!» Прибедняться — первый его обычай. Неужели раскусили? В компьютерах у них, говорят, все есть! — я покосился на Пашу.

В прошлом году, когда я, изнемогая от семейного счастья, сбежал к Аркану на хутор, жизнь наша сразу не заладилась: ему породистая телка была нужна, а не человек, да еще с больной душой!.. Помню, когда я вошел, с вещами, он, словно не видя меня, оглядел свое хозяйство и пробормотал как бы про себя:

— Вроде художники слова тут не нужны...