Комбат. Олимпийский характер

За окном мелькали придорожные столбики, а в голубоватом свете фонарей, будто гигантские крепостные стены, их обступали горы. Заснеженные вершины таяли во мраке и сливались с ночным небом. Суровые и неприступные, они напоминали о вечном. Даже не верилось, что люди способны их покорять. И оттуда, с высоты птичьего полета, как древние олимпийские боги, взирать на все, что происходит внизу. Ночь была ясной, и в темном глубоком небесном бархате ярко и звонко горели звезды. Некоторые были так низко, что казалось, будто они опускались ниже горных вершин. Но в этой действительно божественной красоте было что-то тревожное и щемящее.

– Странное ощущение, – сказал Пышкин Комбату, когда они уже сворачивали к улице Красной, – у меня такое чувство, что мы с тобой вернулись туда, откуда могли не вернуться, где столько наших пацанов полегло, можно сказать, ни за что. Там тоже были горы, звездное небо и хотелось думать о вечном.

– Кому как, – пожал плечами Комбат, – я там думал о том, как бы меня не подстрелили.

– Да ну, а мне всегда казалось, что тебе в принципе наплевать на пули, – усмехнулся Пышкин. – Ты же самым бесстрашным и хладнокровным из нас был. Я думал, что ты из тех людей, которые в принципе не знают, что такое страх.

– Нет таких людей, которые не знают, что такое страх, – сказал Комбат. – Просто нужно честно признаться самому себе, что ты боишься. Потом определить, чего именно ты боишься. И постараться хотя бы в уме победить то, что вызывает в тебе страх или даже ужас. И тогда можно будет победить любой страх.

– И нас так учили! – включился в разговор Егор.

– Ну, вот видишь, молодые тоже идут нашим путем! – сказал Комбат. – Я, Пышкин, не из тех, кто не знает, что такое страх. Я из тех, кто имеет смелость честно себе признаться, чего именно он боится.

– И все-таки здесь сказочное место! – проговорил Пышкин. – Если бы греческие боги здесь побывали, они бы оставили свой Олимп и поселились на одной из этих вершин. Здесь так остро чувствуешь, как ты мал, и одновременно – как ты могуч…

– Да, брат, что-то тебя на лирику, на философию потянуло, – покачал головой Комбат, – стареешь, что ли?

– Да нет, просто там, куда нас с тобой забрасывала судьба, точнее, наши командиры, в молодые годы не было времени ни любоваться, ни оценивать то, что вокруг. Там у нас с тобой не то что каждый шаг – каждый взгляд, каждый вздох был взвешен и выверен.

– А здесь, сейчас у тебя есть время расслабиться? – покачал головой Комбат.

– Но пока что все спокойно, мы едем по трассе. Ночь. Звездное небо. Горы стоят, как исполины…

– А забыл главную нашу примету: спокойствие всегда обманчиво.

– Помню, – горько вздохнул Пышкин. – И как наш командир, Харитоненко, когда мы, еще необстрелянные юнцы, прибыли на блокпост, первое, что спросил: «Стихи кто-нибудь пишет?» Мы подумали: контуженый он, что ли? А Вадик Титов, помнишь Вадика Титова?

Комбат только молча кивнул.

– Да, Вадик Титов, – продолжал Пышкин, – думал, наверное, что командиру стихи написать нужно, и радостно так, звонко говорит: «Я пишу! Даже в газете печатался!» А Харитоненко только выругался. И никуда его брать не хотел. Вадик выйдет ночью, в небо уставится и говорит: «Ну и звезды! Прямо в душу заглядывают!» Эх, Вадик, Вадик… Проморгал абреков, и нас подставил, и сам погиб. Харитоненко тогда одно сказал: «Твою мать! Поэт, блин!»

– И я тебе тоже сейчас скажу: «Поэт, блин!» Подъезжаем, – сказал Комбат, проверяя свой автомат.

Ворота на охраняемую территорию завода-лаборатории были открыты, что не могло их не насторожить. Забор был новый, точнее, подновленный.

– Станем на улице. У ворот, – сказал Комбат и через окно окинул все своим опытным взглядом.

Фонарь, хотя и моргал, довольно прилично освещал территорию. Сразу бросались в глаза два главных здания – длинных, одноэтажных, похожих на склады или бараки. Из небольших, высоко размещенных окон выходили трубы, из которых выплывал дым или пар. В некоторых окнах горел свет, но окна выглядели пыльными, мутными и как бы запотевшими. В глубине двора было еще одно здание – двухэтажное. И чуть поодаль только отстроенное, точнее, натянутое. Это была довольно вместительная палатка.

Все выглядело как будто обычно. Но вокруг не было ни одной души.

– Это мне совсем не нравится, – покачал головой Комбат.

Он первым выскочил из машины и, стараясь держаться в тени, зашел на территорию завода.

Пышкин, тоже не выпуская из рук автомата, пошел за ним. Водитель Егор, натянув на лицо маску и тоже приготовив оружие, остался в машине.

Дверь ближайшего к воротам здания была распахнута настежь. Комбат вошел и едва не споткнулся о лежащих на полу мужчин.

– Это Кравчинский! – выкрикнул Пышкин. – Мой помощник.

– А эти трое? – спросил Комбат и добавил: – Явно бандитской наружности.

– Этих я не знаю, – покачал головой Пышкин.

– Он еще жив! – сказал Комбат и, заметив валяющиеся на полу респираторы, сразу все понял и один протянул Пышкину:

– Бери надевай!

Сам тоже натянул респиратор.

– В маске да еще с респиратором! – покачал головой Пышкин.