Комбат. Олимпийский характер

Они уже практически заканчивали работу, как издали донесся просто-таки рев сирен «скорой помощи».

– Это сюда! – уверенно проговорил Крышкин. – Кто-то вызвал машины. Нужно срочно ретироваться.

И, оставив лежать двоих или троих отравленных, они все спустились вниз.

– Может, надо было все-таки их дотащить? – спросил Сергей, хотя они уже тащили двух женщин.

– Нет, нам нельзя засветиться, – уверенно сказал Крышкин. – Главное – нам теперь не засветиться.

– Так может, позвать кого-нибудь из тех, кто сейчас внизу? – предложил Сергей.

– Ни в коем случае! – покачал головой Крышкин. – Ты же видишь, они все еще как сомнамбулы. Кто-то скорее приходит в себя, а кому-то, похоже, придется вколоть еще одну дозу.

– У профессора в записях о повторной дозе ничего не сказано… – проговорил Сергей.

– Да, но нам во что бы то ни стало нужно привести всех в чувство! – сказал Крышкин.

Что делать с людьми, которые, еще плохо соображая, что происходит, толпились внизу в узком, плохо освещенном коридоре, Крышкин еще не придумал.

Когда Крышкин и Сергей спустились вниз и захлопнули крышку люка, им по-настоящему стало страшно. Некоторые из спасенных ими людей сидели у стены, прямо на полу. Те, что остались стоять, покачивались, как пьяные. Но никто почему-то не произносил ни слова.

– И что мы со всеми ими будем делать? – спросил Сергей.

– Сейчас придумаем, – сказал Крышкин, понимая, что сейчас он, по сути, играет с огнем. Ведь всякое химическое отравление – палка о двух концах. После периода угнетенности может наступить период повышенной агрессии.

Словно услышав его мысли, Сергей настороженно проговорил:

– Я не стал вам читать, но профессор предупреждает, что состояние угнетенности очень быстро может перейти в эйфорическое и даже агрессивное. Так что нам, думаю, нужно действовать побыстрее. Там дальше есть какие-то комнаты, кабинеты. Давайте их разведем по комнатам и запрем.

– Только я нигде не вижу ни одного ключа.

Но вопрос с запиранием был снят сам по себе. Как оказалось, в тех двух комнатах, куда они поместили людей, сбоку размещалась красная кнопка, с помощью которой опускалась решетка, которая плотно закрывала дверной проем.

В одну комнату они поместили женщин, в другую – мужчин.

Когда решетки опустились, Сергей и Крышкин уже без опаски заглянули в каждую из комнат и поняли, что прибитые к стенам полки могут служить чем-то вроде нар, а ведра, стоящие у стены, вполне можно использовать как отхожее место. Надо понимать, и во времена профессора Демарина предполагали, что могут быть жертвы, которые нужно будет хотя бы временно изолировать от общества.

– Там, в дневнике у твоего профессора, ничего не написано о том, сколько времени пострадавшие, или жертвы, как их лучше назвать, будут оставаться неадекватными? – спросил Крышкин.

– Нет. Или мы еще не прочитали… – пожал плечами Сергей.

– Их же покормить и напоить нужно… – заметил Крышкин.

– Здесь, я думаю, должны быть запасы; может, даже еще с советских времен… – предположил Сергей.

– Надо осмотреть все хорошенько, – сказал Крышкин.

Пока они обсуждали свои дальнейшие действия, люди, которые находились за решеткой, начали укладываться на нары и засыпать. Те, кому не хватило мест на нарах, улеглись на пол, на котором был дощатый настил.

– Давайте закроем двери, у них тогда будет полная иллюзия ночи, – предложил Сергей.

– Да, ты прав, – кивнул Крышкин.

Убедившись, что пострадавшие уснули, они отправились на поиски провизии – и для себя, и для пострадавших.

– Самое непредсказуемое и потому самое страшное – человеческая психика. Не угадаешь, как в какой ситуации она на что отреагирует, – проговорил Сергей, когда они открыли одну из дверей, по всему было похоже, склада.

– Ты что это, продолжаешь дневник мне зачитывать? – хмыкнул Крышкин.

– Почему дневник?! – обиделся Сергей. – Это я так думаю. Сам.

– Ты на него посмотри. Он сам. Да еще думает, – съязвил Крышкин и добавил: – Да ты не обижайся! Это я так. Просто не люблю пустой болтовни. А психика человеческая – это, брат, такой инструмент, на котором любую мелодию сыграть можно. Хоть классику, хоть джаз, хоть рок. А если еще и сознание отключить… подсознание – это вообще глина, из которой можно лепить все, что хочешь.

– Да, и наша водка отключает сознание, – кивнул Сергей.

– Сознание отключает любая водка, – заметил Крышкин. – А наша к тому же сразу воздействует и на определенную сферу подсознания. Ведь, по сути, все процессы в человеческом организме, даже в мозгу, – это химия, голая химия.

– Именно поэтому вы стали химиком, – проговорил Сергей.

– Да нет, химиком я стал, потому что в школе влюбился в химичку, – сказал Крышкин.

– Вы влюбились в химичку?! – удивился Сергей.

– А что здесь удивительного? – пожал плечами Крышкин. – Она так нежно держала в руках всякие прозрачные колбочки, реторты, у нее было столько всяких красивых порошочков…

– А сколько ей было лет? – спросил Сергей.

– Разве я этим тогда интересовался? – пожал плечами Крышкин.