Комбинат

Ларек, разумеется, оказался пивным — впрочем, там, кажется, продавали и более крепкие напитки. Осчастливленные красноленинцы отходили от него кто с полной (относительно) стеклянной кружкой, чтобы осушить ее тут же, кто с бутылками в сумке или сетке. Один зачем-то попросил, чтобы ему налили пива прямо в пластиковый пакет; он использовал два таких пакета, вложенные один в другой, в надежде, что так они не будут протекать. Надежда, однако, не оправдалась; мужик обреченно посмотрел на тонкую струйку, бегущую из угла пакета, матюгнулся и побежал по улице, пока вожделенная жидкость не вытекла полностью. Еще какой-то мужичонка, едва державшийся на ногах, пытался влезть в очередь; его отпихивали и материли. «Витек, я ж отдам, ты меня знаешь… — Да уж знаю, бля! Отъе…сь нах!» — услышал Николай, проходя мимо, и понял, что пьянчуга не просто хочет влезть без очереди, а клянчит у соседей деньги на выпивку. Селиванову пришлось сойти на проезжую часть, чтобы обойти всю эту угрюмо шевелившуюся, дурно пахнущую толпу. Но тут Витек или кто-то еще оттолкнул попрошайку особенно сильно и грубо, и тот вылетел на мостовую прямо перед носом Николая и попытался схватиться за него, чтобы сохранить равновесие. Селиванов еле успел отпрянуть.

— Муж-жик… — пробормотал, глядя на него, пьянчужка, каким-то чудом все же устояв на ногах. Из его разбитой ноздри текла кровь, а дефицит зубов во рту был куда серьезней, чем у Сашки. Николай брезгливо шагнул в сторону, пытаясь обойти алкаша, но тот вновь заступил ему дорогу.

— Нет, ты скажи, муж-жик…, — кровь закапала на видневшуюся в распахнутом вороте грязную тельняшку, — вот можно так жить?!

Селиванов вынужден был оттолкнуть его, чтобы пройти, и, хотя он сделал это не в полную силу, на сей раз мужичонка все же запнулся ногой об асфальт и повалился навзничь на мостовую. Николай поспешно обошел его и быстро зашагал дальше, буквально спиной чувствуя враждебные взгляды очереди. Враждебные не из-за попрошайки, которого они сами же шпыняли, а просто потому, что он был здесь со всей очевидностью чужим. Чужим, которому категорически не стоит привлекать к себе внимания. Как не стоит привлекать внимание стаи хищников, даже имея в кармане электрошокер. Впрочем, он был уверен, что стая не бросится на него — не покидать же из-за этого место в очереди. И все же он вновь пожалел, что не послушал предостережений старухи и ее внучки. В Харлеме, к примеру, было не так. Там тоже хватало мусора на улицах и попадались подозрительные подростки, но большинство негров — как и прочие нью-йоркцы — просто спешили по своим делам, а те, с кем Селиванов встречался взглядом, улыбались и говорили «Howdy!» незнакомому белому…

«Да, — сказал он себе, — не привлекать внимание и ни во что не вмешиваться. Пусть малолетние курильщики, проститутки, что угодно. Не относиться к ним, как к людям. Это уже не люди. Это стая. Джунгли. Тайга. Пустыня. Нам же не приходит в голову подходить ко льву в пустыне с увещеваниями: как вам не стыдно, вы такой большой и сильный, а целыми днями лежите и ничего не делаете, и вместо того, чтобы добывать пропитание самому, живете за счет супруги, отнимая у нее еду. И, кстати, убивать детей ее предыдущего мужа тоже нехорошо… Лев просто снесет увещевателю голову, а больше ничего не изменится. С его точки зрения он ведет себя не то что правильным, а единственно возможным образом… Вообще, конечно, забавно, что именно ко львам, ведущим себя столь отвратительно с точки зрения человеческой морали, люди относятся с таким пиететом. Считают их чуть ли не символами благородства и помещают на гордые гербы — чаще всего, впрочем, в тех странах, где львы отродясь не водились. Да и вообще примечательна человеческая симпатия к кошачьим. Люди и кошки — единственные живые существа на Земле, которые не просто убивают своих жертв, а делают это медленно, получая от этого удовольствие… Да. Однако львы живут у себя в саванне и никак на нас не влияют. Мы не мешаем львам пожирать детенышей себе подобных, но и не даем им право голоса. Львы не избирают нам президента и парламент…»

То есть эти, конечно, тоже не то чтобы сами избирают Они продают свой голос за бутылку водки или просто голосуют так, как прикажет начальство. То самое начальство, которое потом выводит через кипрские офшоры наворованные миллиарды отнюдь не рублей… Вот только не было бы этих — и это начальство сидело бы не в Кремле, а на нарах. И их это устраивает, вот что самое главное. Если бы они хотели, они могли бы все изменить — начиная с местного уровня и далее наверх. Не надо говорить, что у них нет ни денег, ни работы, ни доступа в интернет. Что все это им кто-то должен прийти и дать, пока они будут сидеть на заднице в рушащихся бараках, жрать паленую водку и насиловать собственных дочерей. В конце концов, американские пионеры, осваивавшие совершенно дикий континент, населенный враждебными племенами, находились в куда худших стартовых условиях…