Комбинат

Плюх-шлеп, плюх-шлеп — кто-то шел у него за спиной. Николай испуганно обернулся, но ничего не увидел за поворотом дороги и стеной деревьев. Это значило, однако, что и неведомый преследователь не видит его. Пока еще не видит. И надо сделать все, чтобы так и не увидел. Надо спешить, сохраняя между ним и собой повороты и углы. Так что теперь не оставалось других вариантов, кроме как идти вперед, только вперед. Николай старался шагать как можно быстрее, но вместо этого с трудом переставлял ноги. Сырой и душный воздух вокруг сделался плотным и вязким, словно вода. А дорога все не кончалась, все выламывалась под все более немыслимыми углами, словно сама страшилась приблизиться к тому, что находилось в ее конце. Расстояние до преследователя постепенно сокращалось, но медленно, словно тот растягивал удовольствие. Николай переставлял непослушные ноги руками и все равно чувствовал, что не успеет. Что выбьется из сил раньше, чем… А еще он знал, что звать на помощь нельзя. Что если он это сделает, придут такие же, как и тот — или то — что за ним гонится. И что они гораздо хуже, чем просто обитающая в парке шпана. И вот, когда он уже не знал, куда деваться, от страха и бессилия, в сплошной тьме впереди показалось что-то белое, и внезапно дорога кончилась.

Она вывела его на маленькую круглую площадку, всю засыпанную черными листьями. Небо над ней и сам воздух вокруг тоже были совершенно черными — должно быть, наступила ночь, а скорее, в этом месте она вообще никогда не заканчивалась. Посреди площади возвышался белый гипсовый памятник карлику на высоком пьедестале, а у его подножья неподвижно застыли в пионерском салюте двое пионеров в белых рубашках и красных галстуках. Несмотря на черноту вокруг, белизна памятника и почетного караула была видна очень отчетливо.

Николаю не хотелось приближаться к ним, но у него не было выбора, и он сделал еще несколько шагов. Теперь он понял, что на пьедестале не карлик, а ребенок — очень уродливый, горбатый, кривобокий, с неестественно выгнутыми конечностями. Но главное — у него не было ни лица, ни вообще большей части головы, одна лишь нижняя челюсть, из которой, как из жуткой чаши, бил черный нефтяной фонтан. Николай понял, что это Павлик Морозов, сын Саввы Морозова. А еще он понял, что красные галстуки пионеров — это вовсе не галстуки. Это кровь, текущая по их белым рубашкам из разорванных шейных артерий.

А меж тем шаги сзади приближались, и Николай испуганно заметался. Никаких дорог, кроме той, по которой он пришел, отсюда не было — только сплошная стена деревьев. У него мелькнула мысль, что он может спрятаться за памятником — хотя тот внушал ему почти такой же ужас, как и то, что приближалось сзади. Но все же Николай двинулся вперед, пытаясь обойти мертвых или все же живых? — пионеров. Однако в тот же миг Павлик Морозов со страшным скрипом поднял гипсовую руку, обличающе указуя на него. Рука поднималась тяжело и трудно, от нее отламывались куски и со стуком и шорохом сыпались на пьедестал — но все же укрыться от нее было невозможно. Шаги смолкли прямо у Николая за спиной; он понял, что оно там, что оно примеряется — но ужас парализовал его, не давая обернуться, и он мог только кричать…

И проснулся от собственного крика. Еще несколько секунд он по-прежнему не мог понять, на каком свете находится — ибо тьма вокруг была абсолютной, а ему по-прежнему было душно, и что-то стесняло его движения. Но затем он сообразил, что попросту замотался в одеяло с головой. Высунув голову на свободу, он глубоко вдохнул воздух комнаты.

«Вот ведь, приснится же…» — подумал Селиванов. Он не помнил, когда ему снились кошмары в последний раз. Впрочем, и сейчас увиденные во сне образы быстро тускнели и изглаживались из памяти, оставляя лишь общее ощущение невыносимой тоски, ужаса и безнадежности. И вот это ощущение уходить никуда не собиралось. Пожалуй, Николай предпочел бы помнить, что именно его напугало. Но это было уже не в его власти. Оставалось надеяться только, что следующий сон не станет продолжением предыдущего, а, напротив, затрет его окончательно.

В следующий раз он проснулся уже только от стука в дверь и оклика старухи: «Николай, вы будете завтракать?» В окно сквозь занавеску пробивался тусклый свет вечно пасмурного дня..

«Deja vu,» — подумал Николай. «День сурка. Зеркало для героя. Который в нем не отражается, потому что ночью Красноленинск выпил его душу, и он стал вампиром..»

— Сейчас иду! — крикнул он, с неохотой выбираясь из теплой постели. Он знал, что ночью ему снилось что-то гадкое, но не мог припомнить, что. Кажется, он ходил в какое-то жуткое место… Николай, наверное, не очень удивился бы, если бы обнаружил на полу и в постели грязные следы босых ног, как в каком-то из романов Кинга. Но нет, это был, разумеется, просто сон.