Комбинат

— Ну… я-то тогда маленькая была, но взрослые потом говорили, что изначально эти дома к столетию Ленина построить должны были. Анонсировали это с большой помпой, ну, вы знаете, как это при советской власти было. В 1970 году каждая нуждающаяся семья получит и все такое. И улицу под новый проект в Ударников переименовали — раньше-то она Болотной была… Ну и, конечно, ничего у них к семидесятому году не получилось с их ударными темпами… тут и строить-то большие дома нельзя было, Болотной-то она не просто так называлась… Ну, решили тогда, что проведут всякую ирригацию и сдадут дома к сто десятому юбилею, и что якобы изначально именно так и задумывалось. Но и к апрелю восьмидесятого тоже не уложились. А уложились с кучей недоделок, но хоть как-то — только к середине лета. И решили тогда все это приурочить к московской Олимпиаде. А недоделки потом еще до самой перестройки устраняли, пока не бросили, когда уже сам комбинат загибаться стал…

— Так почему вам водопровод подвели, а газ нет? Ведь обе трубы рядом проходить должны?

— Трубы-то рядом, а ведомства разные. То водоканал, а то горгаз. В водоканале у бабушки знакомый работал, он это подключение выбил. Ну, не бесплатно, но выбил. А в горгазе уперлись, вас, говорят, все равно скоро сносить будут. А денег на взятки уже не было, все ушли на то, чтобы и впрямь не снесли… Сейчас вот опять разговоры пошли, что снесут. Хотя строить здесь никто ничего не собирается. Я говорю бабушке — наплюй, это просто на испуг берут, взятку вымогают… а так права не имеют, у нас приватизация оформлена… Ну ладно, заболтала я вас, а вы, небось, есть хотите. А мы тут в коридоре разговариваем.

— М-да, — согласился Николай. — В коридоре, действительно, не дело. Вот что, Светлана, вы тоже на меня не обижайтесь, но я хочу, чтобы не было никаких недопониманий. Я не против с вами еще побеседовать… хотя и не в восторге от этой истории с вашим братом… но вот свидания, кроме деловых, в мои планы не входят Я вообще по жизни одиночка. Как говорится — ничего личного.

— Такие вопросы — всегда личное, — невесело улыбнулась Светлана. — Но я, в общем-то, не имела в виду… свидание. Я просто…

— Ну, вот и хорошо, — поспешно кивнул Николай, не желая длить неловкость. — Вы позволите? — он сделал движения пройти. — А то я еще даже руки не мыл.

— Да, конечно. А я уже пойду. До свиданья.

— Всего доброго.

На кухне его ждали замотанная в толстое одеяло кастрюля на столе и красная утятница на плите. Размотав одеяло, Николай колупнул вилкой еще теплую картошку (которой было явно больше, чем он мог съесть), подумал, хочет ли он снова возиться с газом, разогревая все это (как все же неудобно, когда в доме нет микроволновки!), и решил, что сойдет и так. Быстро проглотив ужин, он отправился в свою комнату. Раскрытый ноутбук терпеливо поджидал своего хозяина; Николай шевельнул мышку (тачпады он терпеть не мог), и чернота энергосберегающего режима сменилась белым окном редактора. Селиванов с неудовольствием заметил, что, бросаясь в бой, не записал текст, и поспешил это исправить. Его взгляд упал на часы в углу экрана — ровно 21:00 — и у него мелькнула мысль посмотреть местные новости.

Он подошел к телевизору, досадуя на отсутствие дистанционного пульта (который, очевидно, был не потерян, а просто не предусмотрен конструкцией этого древнего монстра) и, присмотревшись к передней панели, щелкнул кнопкой включения. Телевизор тут же отозвался последними тактами мелодии, которую Селиванов ненавидел с детства — позывными программы «Время». Ненависть эта, впрочем, не была связана с идеологией — просто под эту мелодию, означавшую 9 вечера, маленького Колю отправляли спать. У него и сейчас возникло желание переключить канал — он хотел найти какую-нибудь местную программу, а не всероссийскую. Но его рука, уже легшая на допотопный поворотный переключатель (Николай еще в детстве недоумевал, зачем в СССР выпускают эти переключатели на 12 каналов, если в реальности имеются всего 4?), замерла, когда он услышал, как знакомый по все тому же детству хорошо поставленный голос произнес: «Добрый вечер, товарищи! В эфире программа „Время“».

«Товарищи»? И ведущая у нынешнего «Времени» совсем другая…

Он сделал шаг назад, глядя на экран, на котором наконец проступила зернистая черно-белая картинка. Да, это был тот самый предельно аскетичный дизайн советской студии и двое дикторов, ничуть не изменившиеся за двадцать лет.

«Сегодня в Кремле Леонид Ильич Брежнев…»

Что?!