Комдив. Повесть

Состав втянулся на вокзал только вечером. Оттуда сразу же высыпала толпа, запрудив перрон от края и до края. В ней слушались крики, мат и плач детей, все хотели ехать.

Ковалев с Роговым тут же рванули к паровозу, тяжело сопевшему паром впереди.

– Машинист! – заорал ротный, подняв голову у кабины.

– Чего тебе? – выглянул из окошка усатый дед в путейской фуражке.

– Возьми на паровоз, отец! Позарез надо!

– Не положено.

– Возьми! – подпрягся Рогов. – Я на флоте кочегаром был, помогу кидать уголь в топку!

– Кочегаром? – оценивающе оглядел его старик хмурыми глазами. – Ну, тогда лезьте.

Ухватившись за поручни, быстро вскарабкались по стальной лесенке.

Внутри, кроме машиниста был помощник, тощий, лет семнадцати парнишка в замасленной спецовке.

На перроне звякнул колокол, толпа, колыхаясь, закричала громче, машинист перевел блестящий рычаг, паровоз пробуксовав колесами, тяжело тронулся.

Подойдя к ведущему в тендер проему, Рогов присвистнул, – так что, ездите на дровах?

– Ага, – кивнул вихрастой головой помощник.

– Дела-а, – протянул матрос, обернувшись к Ковалеву.– Ну как Саша, дадим революционного жару?

– Непременно, – стащил тот с плеч бекешу, а приятель бушлат, работа закипела.

Ковалев перебрасывал напарнику с тендера, аршинные березовые и сосновые поленья, помощник рукояткой отворял топку, а Рогов ловко их туда метал.

– Могешь, – обернулся машинист от манометра с дрожащей стрелкой.

– Ну, дак (ловко швырнул очередное) и утер пот. Затем хлебнул воды из подвесного чайника и заорал Александру, – шевелись пехота!

Паровоз, освещая прожектором, убегавшие вдаль нити рельс, мчался сквозь ночь, изредка разрывая ее гудками.

Серым промозглым утром состав вкатился на перрон Виндавского* вокзала.

– Ну, спасибо тебе отец, – пожал машинисту заскорузлую ладонь ротный, а матрос хлопнул по плечу помощника, – бывай хлопец.

Оба спустились вниз, переждали редевшую толпу с мешками, чемоданами и корзинами, вошли в обшарпанное помещение вокзала. Там нашли военного коменданта, предъявив мандат, и тот объяснил, как проехать в нужный адрес.

Поскольку трамваи не ходили, а это было далековато, наняли одного из извозчиков на площади рядом. Сговорившись о цене, влезли в пролетку и Ребров, сказал, – полный вперед, дядя.

– Но, залетная! – пустил тот рысью коня, бодро зацокавшего подковами по брусчатке.

В Москве ездоки никогда не были и с интересом ее разглядывали. По сторонам проплывали многоэтажные дома, площади и скверы, по которым ветер гонял пожухлую листву

– А это кто? – ткнул Рогов пальцем в сторону высокого, из позеленевшей бронзы памятника на постаменте.

– Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, – отозвался Ковалев -Неужто не знаешь?

– Не, – помотал головой приятель. – Откуда?

– Учиться тебе надо.

– А мы куда едем? – обиделся матрос и рявкнул на извозчика, – чего плетешься как вошь на поводке? Давай живее!..

– И раз и раз! И раз-два-три, левой! – разносилось в замкнутом казармами пространстве, рота печатала шаг по плацу.

– За-певай! – последовала очередная команда, и звонко ответил тенор

Слушай, рабочий,

Война началася,

Бросай своё дело,

В поход собирайся!

Смело мы в бой пойдём.

За власть Советов

И как один умрём,

В борьбе за это!

откликнулись полторы сотни молодых глоток.

Курсантская рота занималась строевой подготовкой. Военспец в офицерской шинели без погон, перетянутой ремнями и фуражке с красной звездой, шел рядом.

Уже два месяца Ковалев с Роговым, в числе других, проходили подготовку на курсах красных командиров. Александра, с учетом прошлой должности, назначили одним из взводных, а Федора к нему отделенным.

Учеба была насыщенной. Изучали Полевой устав РККА, организацию управление войсками, действия подразделений в наступлении и обороне. Кроме того – стрелковое и автоматическое оружие с его практическим применением, топографию, а также средства связи. Серьезно внимание уделялось политграмоте, будущих командирам знакомили с основами марксизма, а по выходным отпускали на несколько часов в увольнения.

Контингент подобрался соответствующий: одни из курсантов воевали на фронтах Империалистической рядовыми и унтер-офицерами, другие участвовали в Гражданской или работали в совпартактиве*. Две трети – члены РКП(б).

Как и по всей России, фабрики и заводы в столице не работали, москвичи получали по сто пятьдесят граммов ржаного хлеба в день. Но при всем этом молодая республика изыскала возможности выдавать курсантам вдвое больше, приварок и табак, а еще все получили новое обмундирование: краснозвездные буденовки, длинные серые шинели с «разговорами»* и яловые сапоги.

Иногда курсантов поднимали по тревоге, и они оказывали содействие рабоче-крестьянской милиции в ликвидации всякого рода уголовных элементов, наводнивших столицу и ее окраины.

Однажды вместе с сотрудниками московского угро*, отделение курсантов во главе с Ковалевым выехали в Марьину рощу, брать банду некого Сабана. Она считалась одной из самых дерзких в столице, занимаясь вооруженными налетами и грабежами, убивая при этом всех своих жертв и свидетелей. А еще, для куража, постовых милиционеров.