Комедианты

– Помогла моя записка. Я на это и рассчитывал. В общем, я не очень волновался. Обе стороны допустили ошибки. Но мне бы не хотелось, чтобы девочки это знали.

– Поверьте, они бы вам только посочувствовали. Но неужели он не знает?

– О да, но ему приказано держать язык за зубами. Завтра я бы непременно вам все рассказал, но сегодня мне просто позарез было нужно сюда… Значит, вы уже знакомы с Тин-Тин?

– Да.

– Прелестная девушка. Я рад, что ее выбрал. Капитан хотел, чтобы я взял ту, с цветком.

– Не думаю, чтобы вы заметили особую разницу. Матушка Катрин держит лакомый товар. А что у вас общего с ним?

– Мы тут вместе обстряпали одно дельце.

– Неужели искусственный каток?

– Нет. При чем тут каток?

– Будьте осторожны, Джонс. Это опасный субъект.

– Не беспокойтесь, – сказал Джонс. – Я не маленький.

Мимо нас прошла матушка Катрин с подносом, заставленным бутылками рома и, видимо, последними запасами «Семерки». Джонс схватил с подноса стакан.

– Завтра они подыщут для меня какую-нибудь колымагу. Я к вам заеду, как только ее получу. – Он помахал Тин-Тин, а капитану крикнул: – Salut[61]. Мне здесь нравится, – добавил он. – По-моему, фортуна наконец мне улыбнулась.

Я вышел из зала с приторным вкусом от выпитой «Семерки» во рту. Проходя мимо, я потряс за плечо стража у двери – надо ведь хоть кому-то оказать добрую услугу! Я ощупью обошел вездеход и добрался до своей машины; вдруг я услышал за спиной шаги и отпрянул в сторону, подумав, что капитан все-таки решил постоять за честь своего катка. Но это была всего-навсего Тин-Тин.

– Я им сказала, что пошла faire pipi[62], – сообщила она.

– Как поживаешь, Тин-Тин?

– Очень хорошо, а вы?

– Ca marche[63].

– А вы не хотите немножко обождать в машине? Они скоро уедут. Англичанин уже tout-a-fait epuise[64].

– Не сомневаюсь, но я устал. Мне надо домой. Скажи, Тин-Тин, он тебя не обижал?

– О, нет. Он мне понравился. Очень понравился.

– А что тебе в нем так уж понравилось?

– Он меня насмешил, – сказала она.

Эту же фразу, к вящему моему огорчению, я услышал снова, но уже при других обстоятельствах. За мою беспорядочную жизнь я научился многим фокусам, но смешить я так и не умею.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Джонс исчез на какое-то время так же бесследно, как труп министра социального благоденствия. Никто так и не узнал, куда делся труп, хотя кандидат в президенты предпринял попытку это выяснить. Он проник в канцелярию нового министра, где его приняли деловито и вежливо. Пьер Малыш не пожалел сил, чтобы раструбить о нем как о «сопернике Трумэна», а новый министр краем уха слыхал о Трумэне.

Министр был маленький толстенький человечек; он неведомо почему щеголял значком американской студенческой корпорации, зубы у него были крупные, белые и редкие, словно надгробные плиты, заготовленные для куда более просторного кладбища. Через его письменный стол доносился странный запах, будто одну могилу забыли засыпать землей. Я сопровождал мистера Смита на случай, если понадобится переводчик, но новый министр свободно говорил по-английски, правда, с таким американским акцентом, что в какой-то мере оправдывал свой значок. (Потом я узнал, что министр некоторое время служил посыльным в американском посольстве. Его производство в министры было бы редким примером выдвижения из низов, если бы в промежутке он не подвизался у тонтон-макутов адъютантом по особым поручениям при полковнике Грасиа, известном под кличкой Толстяк Грасиа.)

Мистер Смит принес извинение в том, что его рекомендательное письмо адресовано доктору Филипо.

– Бедняга Филипо, – сказал министр, и я подумал, что мы услышим наконец официальную версию о его кончине.

– Что с ним случилось? – спросил мистер Смит с похвальной прямотой.

– Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Он был человек угрюмый, со странностями, и, должен вам сказать, профессор, с финансами у него не все в порядке. Было там одно дельце с водопроводной колонкой на улице Дезэ…

– Вы намекаете, что он покончил самоубийством?

Я недооценил мистера Смита. Ради высокой идеи он мог и схитрить, сейчас он решил не открывать своих карт.

– Может, и так. А может, он стал жертвой народного гнева. Мы, гаитяне, привыкли расправляться с тиранами по-своему.

– Разве доктор Филипо был тираном?

– Люди с улицы Дезэ не простили ему этого надувательства с водой.

– А теперь водопровод пустят? – спросил я.

– Это будет одним из моих первых мероприятий, – взмахом руки он обвел папки на полках у себя за спиной, – но, как видите, забот у меня немало.

Я заметил, что остальные скрепки на многих из его «забот» заржавели от длинной череды дождливых сезонов: видно, «заботам» этим еще долго суждено здесь лежать.

Мистер Смит умело возобновил атаку:

– Значит, о докторе Филипо все еще нет никаких известий?

– Как выражались у вас в военных сводках, «пропал без вести, есть опасения, что убит».

– Но я был на его похоронах, – сказал мистер Смит.

– Где?

– На его похоронах.

Я наблюдал за министром. Он ничуть не смутился. Издав отрывистый лай, который должен был обозначать смех (мне вспомнился французский бульдог), он заявил:

– Никаких похорон не было.