Комедианты

– Я часто задаю себе вопрос, – сказал мистер Смит, – куда девался тот бедняк, который спал в бассейне в ту ночь, когда мы приехали. Помнишь, детка?

– Конечно, помню. И очень жалею, что не спустилась к нему, – ответила миссис Смит. – На следующий день я спросила о нем Жозефа, но, по-моему, он мне наврал.

– Наврал, детка? Ну что ты, просто он тебя не понял.

Я поднялся по ступенькам, и они поздоровались со мной.

– Вы еще не спите? – задал я глупый вопрос.

– Мистер Смит запустил свою переписку, и нам пришлось покорпеть.

Я не знал, как поскорее спровадить их до приезда Марты.

– Зря вы так поздно засиживаетесь, – сказал я. – Ведь завтра утром министр повезет вас в Дювальевиль. Выедем рано.

– Ничего, – сказал мистер Смит. – Жена не поедет. Я не хочу, чтобы она тряслась по таким дорогам на солнцепеке.

– Раз ты можешь ехать, могу и я.

– Мне поневоле приходится ехать, детка. А тебе незачем. Ты сможешь подогнать свои занятия французским по самоучителю.

– Но и вам нужно выспаться, – вставил я.

– Я вообще мало сплю, мистер Браун. Помнишь, детка, вторую ночь в Нашвилле?..

Я заметил, что Нашвилл то и дело всплывает в их воспоминаниях – может быть, потому, что это была их самая славная битва.

– Знаете, кого я видел сегодня в городе? – спросил мистер Смит.

– Кого?

– Мистера Джонса. Он выходил из дворца с каким-то толстяком в военной форме. Часовой отдал им честь. Я, правда, не думаю, что он отдавал честь мистеру Джонсу.

– Ему видно, повезло, – заметил я. – Из тюрьмы прямо во дворец! Это даже лучше, чем из хижины – в Белый дом.

– Я всегда считал, что мистер Джонс – человек незаурядный. Очень рад, что он пошел в гору.

– Только бы не на чужом горбу…

Даже от такого легкого неодобрения по адресу ближнего лицо мистера Смита сразу окаменело. Он нервно помешивал свой истрол, у меня появилось сильное искушение рассказать ему о телеграмме, полученной капитаном «Медеи». Может быть, страстная вера в непорочность мира – все-таки признак слабости?

От искушения меня спас шум подъезжающей машины, и через минуту по ступеням поднялась Марта.

– Смотрите, это же очаровательная миссис Пинеда! – с облегчением воскликнул мистер Смит.

Он вскочил и принялся ее усаживать. Марта посмотрела на меня с отчаянием.

– Уже поздно, – сказала она. – Я только на минутку, привезла вам записку от мужа…

Она достала из сумочки конверт и сунула мне.

– Выпейте немножко виски, – сказал я.

– Нет, нет. Мне действительно нужно домой.

Миссис Смит заметила – по-моему, чуточку сухо, но, может быть, мне это только почудилось:

– Не торопитесь из-за нас, миссис Пинеда. Мы с мистером Смитом идем спать. Пошли, голубчик.

– Мне все равно пора домой. Понимаете, у моего сына свинка… – И чего вдруг она пустилась в объяснения?

– Свинка? – переспросила миссис Смит. – Да, это неприятно, миссис Пинеда. В таком случае вы, конечно, торопитесь поскорее домой.

– Я провожу вас до машины, – сказал я и увел Марту.

Мы проехали до конца аллеи и остановились.

– Что случилось? – спросила Марта.

– Зря ты дала мне письмо, адресованное тебе, да еще моим почерком.

– Я растерялась. Но у меня в сумке не было другого. Разве она могла заметить?

– Она все замечает. Не то что ее муж.

– Прости. Что же теперь делать?

– Подождем, пока они лягут.

– А потом крадучись поднимемся наверх и увидим, как дверь отворяется и миссис Смит…

– Они на другом этаже.

– Тогда мы наверняка встретим ее на площадке. Не могу.

– Еще одна встреча испорчена.

– Милый, в тот вечер, когда ты вернулся, у бассейна… Я так хотела…

– Они все еще живут в номере-люкс «Джон Барримор» над самым бассейном.

– Мы можем спрятаться под деревьями. Свет повсюду потушен. Сейчас темно. Даже миссис Смит в темноте ничего не увидит.

Непонятно почему, но мне вдруг расхотелось.

– Москиты… – начал я, пытаясь оправдать свою неохоту.

– Черт с ними, с москитами.

В прошлый раз мы поссорились потому, что заупрямилась она. Теперь наступил мой черед. Я подумал с досадой: ее дом нельзя осквернять, а чем мой хуже? Но потом я подумал: что можно здесь осквернить? Труп в бассейне?

Мы вышли из машины и направились к бассейну, стараясь как можно меньше шуметь. В номере-люкс «Барримор» еще горел свет, и тень одного из Смитов промелькнула на москитной сетке, которой было затянуто окно. Мы легли в неглубокий овражек под пальмами, словно трупы в братскую могилу, и я вспомнил еще одну смерть – Марселя, повесившегося на люстре. Ни я, ни она не умерли бы от любви. Мы погоревали бы, разошлись и нашли бы другую любовь. Наша стихия – комедия, а не трагедия. Среди деревьев носились светлячки и бросали дрожащий свет на мир, в котором мы были чужими. Мы – белые – были здесь слишком далеко от родного дома. Я лежал так же неподвижно, как Monsieur le Ministre[66].

– В чем дело, родной? Ты на меня за что-нибудь сердишься?

– Нет.

– Ты меня не хочешь, – покорно сказала она.

– Не здесь. Не сейчас.

– В прошлый раз я тебя рассердила. Но я хотела это загладить.

– Я так и не рассказал тебе, что произошло в ту ночь. Почему я отослал тебя с Жозефом.

– Я думала, ты не хотел, чтобы меня видели Смиты.