Комемадре

Она никогда меня не простит, если я сбегу и тем самым подкреплю ее мнение обо мне. Кинтана — самец, Кинтана не знает сомнений. Я распахиваю дверь туалета. Любовь раскрепощает меня.

И вижу Папини, сидящего верхом на унитазе и курящего. Он меланхолично смотрит на струйку воды в единственном биде в лечебнице, биде Менендес, его туфли забрызганы водой.

— Это вы? — говорит он мне.

— Что вы здесь делаете, Папини?

— Я люблю Менендес.

Мой взгляд падает на ладонь, я сжимаю ее и бью его в челюсть. Беру его за шею, швыряю к ванне и ударяю ногой по яйцам. Он сплевывает кровь, и вместе с ней вылетает зуб. Я никогда ни с кем не дрался с начальной школы. Оказывается, это довольно здорово, но эйфории хватает ненадолго, и я уже успокоился. Если драка продолжится, это не доставит мне удовольствия.

Зажмурив от боли глаза, Папини ищет на ощупь упавшую рядом с ним сигарету, находит, подносит ее ко рту и затягивается. На сигарете расплывается красное пятно. Он плачет.

Он рыдает навзрыд, захлебываясь и кашляя. Я ищу полотенце, чтобы утереть его и заткнуть рот, но не нахожу. Возвращаюсь в комнату. Полотенца должны быть в шкафу. Папини воет в голос, и по какому-то акустическому капризу в комнате его слышно лучше, чем в уборной. Я подозреваю, что в коридорах лечебницы его слышно еще лучше, кажется, что он кричит в огромный рупор. Я распахиваю шкаф.

С порога на меня смотрят Менендес и две медсестры.

— Помогите мне, пожалуйста, — громко говорю я. — Доктор Папини разбил себе рот.

Кем ты будешь? Старшей медсестрой или Менендес? Займешься разорванным ртом пациента? Или выйдешь из себя, как женщина, к которой залезли в шкаф?

— Займитесь доктором Папини, — говорит она медсестрам, чтобы оттянуть момент принятия решения.

Девушки бегут в ванную комнату.

Менендес садится на кровать и смотрит на оскверненный платяной шкаф.

— Как бы вы поступили на моем месте?

— Не делал бы поспешных выводов. Если позволите, я могу все объяснить за чашечкой кофе.

— Я не буду делать никаких выводов.

— Я благодарен вам за это, Менендес.

— Но и кофе я пить не стану.

Это моя сторона примата. Скольких еще тайных любовников нужно будет избить, искалечить? Я толкаю вперед каталку с Папини и его новой прорехой в челюсти, а он улыбается мне (улыбается мне!), потому что, сам того не желая, снял меня с доски, обскакал, объегорил, украл у меня курицу, несущую золотые яйца, лишил меня блеска.

«В период с 1 августа по 1 октября зарегистрировано 530 пациентов. 498 раковым больным дважды в день с интервалом в восемь часов вводился перорально раствор из воды с глюкозой и экстрактом ванили под выдуманным названием „Сыворотка Берда“. Дополнительно по необходимости без уведомления пациентов и их родственников инъекционно вводился морфин. 32 пациента не значатся в протоколе вследствие скоропостижной смерти. 133 пациента с раком поджелудочной железы, 109 с раком почек, 94 с раком печени, 60 с раком желудка, 35 с раком яичников, 32 с раком легких, 22 с раком простаты, 12 с раком мочевого пузыря, 1 с раком нёба. За рассматриваемый период зарегистрировано 43 летальных исхода, 18 отказов от лечения и 2 случая чудесного исцеления, преподнесенных пациентам как доказательство эффективности „Сыворотки Берда“».

Медсестра только что вручила нам отчет. Папини держится на расстоянии, но при этом обсуждает с Сисманом что-то очень смешное про мокасины, а я — единственный, кто так обут.

Пациенты то и дело поглядывают на нас. Да, у нас намечено собрание. Да, мы будем обсуждать, что с вами делать. Не так холодно и отстраненно, как вы полагаете, но и без душевного надрыва, конечно.

Дверь кабинета открывается. На столе стоит очередная утка. Еще одно обезглавливание? Ледесма вполголоса говорит мне, что сегодняшняя утка имеет символическое значение. Я усаживаюсь в пышное кресло рядом с Ледесмой и мистером Алломби. Некоторые из моих коллег ворчат, потому что им достался неудобный стул, и думают, подстрекаемые своими ягодицами, что я урвал себе теплое местечко, отодвинув остальных. Другие понимают, что я нашел общий язык с руководством, и колеблются, презирать меня теперь или нет.

Последними садятся Хихена и Гуриан, которые заговорщически смотрят на меня. Я не афиширую нашего единства и не отвечаю на их взгляды.