Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса

Когда РФСС внес поправки в свой приказ от 1941 об уничтожении всех без исключения евреев [104], и после этого начали отбирать трудоспособных для работы на предприятиях оружейной промышленности, Освенцим стал еврейским лагерем, самым большим сборным еврейским лагерем, о каких прежде не было известно. В прежние годы арестованные евреи рассчитывали на то, что в один прекрасный день они освободятся, и это значительно облегчало их психические страдания, вызванные заключением. Но у евреев Освенцима подобных надежд уже не оставалось. Они все без исключения знали, что приговорены к смерти, что останутся в живых лишь до тех пор, пока смогут работать. И большинство не тешило себя надеждами на изменение своей мрачной участи. Они были фаталистами. Они терпеливо и равнодушно переносили тяготы и муки заключения. Невозможность избежать известного конца делала их психически совершенно безучастными к внешнему миру. Этот психический распад ускорял физический. У них больше не было воли к жизни, ничто их не волновало, малейшее телесное потрясение парализовало их. Они знали, что смерть рано или поздно неизбежна. Я настаиваю на том, что, — судя по моим наблюдениям, — высокая смертность евреев была не результатом для большинства тяжелой, непривычной работы, недостаточного питания, переполненности бараков и других неполадок и тягот лагерной жизни, но преимущественно и прежде всего результатом психического состояния. Ведь на других рабочих местах, в других лагерях, при более благоприятных общих условиях содержания смертность евреев была ненамного меньшей. Она всегда была относительно более высокой, чем смертность других заключенных. Во время моих инспекционных поездок в составе D-I[105] я об этом много узнал. У еврейских женщин это проявлялось намного сильнее. Они разрушались намного быстрее мужчин, хотя, по моим наблюдениям, женщины всё же, как психически, так и физически намного выносливее и терпеливее мужчин. Сказанное выше верно для большинства, для массы еврейских заключенных. Иначе и более разнообразно ведут себя интеллектуалы, психически более сильные и волевые евреи, преимущественно из стран Запада. Они тоже, особенно врачи из их числа, совершенно отчетливо видели, что их гибель неизбежна. Но они надеялись, и рассчитывали на то, что счастливое стечение обстоятельств каким-то образом наступит, и их жизни будут спасены. Это было результатом их расчетов на поражение Германии, ведь они легче других поддавались вражеской пропаганде. Это они прежде всего стремились занять должность, которая выделила бы их из массы, дала им преимущества, защитила бы их от случайностей на пути к гибели, улучшила бы физические условия их жизни. Чтобы добиться такого в буквальном смысле слова «жизненно важного» положения, они использовали все свои способности и дарования. Чем лучше, чем желаннее было место, тем сильнее за него дрались. Никакой порядочности тут не было — в борьбе на карту ставили всё. Все средства были хороши, и никаким из средств не брезговали, чтобы добыть хорошее место или чтобы удержать его. Побеждали самые бессовестные. Я то и дело слышал о схватках за преобладание. С интригами и методами борьбы за хорошие места между разными «цветами» и политическими группами я ознакомился во многих лагерях. Но у евреев Освенцима я в этом отношении еще многому мог поучиться. «Нужда делает находчивым», а здесь речь шла практически о выживании.

Но снова и снова заключенных, воцарившихся на хороших местах, вдруг становилось меньше, они медленно погибали, когда узнавали о гибели ближайших родственников. Происходило это без явных причин вроде болезней или плохих бытовых условий. В целом евреи имеют сильные родственные чувства. Из-за смерти ближайшего родственника их собственные жизни казались им недостойными продолжения, недостаточно ценными, чтобы за них бороться. Видел я и нечто прямо противоположное — во время акций по уничтожению, но об этом позже.

Всё, сказанное выше, распространяется и на заключённых-женщин разных контингентов. Только для женщин всё было гораздо сложнее, всё их сильнее угнетало и ранило, потому что в целом условия жизни в женских лагерях были несравненно тяжелее. Жили они гораздо теснее, санитарные и гигиенические условия у них были значительно хуже. Из-за губительной переполненности и последствий этого в женских лагерях никогда нельзя было добиться настоящего порядка[106]. Там было гораздо теснее, чем у мужчин. Когда женщины опускались до нулевой точки, они опускались абсолютно. Подобно совершенно безвольным призракам, они бродили по лагерю, гонимые всеми, а потом однажды тихо умирали. «Зелёные» [= уголовницы] из числа женщин-заключённых были особого сорта. Думаю, в Равенсбрюке тогда действительно подыскали для Освенцима «лучших» [107].