Комендантский час

«Вместо того чтобы топтаться в Африке, воевали бы лучше в Европе», — снова подумал Ивкин.

Читать очередной антисоветский пасквиль, подписанный редактором газеты Штепой, он не захотел и перевернул страницу. На развороте — тоже ничего интересного. Но один материал его рассмешил.

— Мотря Ивановна! — крикнул в другую комнату. — Идите-ка сюда.

Вошла женщина лет сорока, брюнетка, не в меру полная, невысокого роста, в руках держала блюдце и полотенце, очевидно, мыла посуду. Это была Мотря Ивановна Скрипник, хозяйка конспиративной квартиры на Землянкой улице, 34, в районе Зверинца (так называли люди глухой уголок на восточной окраине Киева, изрезанный глубокими оврагами, с крутосклонами). Отсюда к Крещатику по прямой километров шесть, но не верилось, что и здесь Киев. Там — высокие дома, асфальт, упорядоченные улицы, а тут — индивидуальные дворы в садах, пустыри, заросшие кустарниками, одноэтажные домики, разбросанные хаотично и редко. Муж Мотри Ивановны, кадровый рабочий-арсеналец, с первых дней войны пошел на фронт, оставив дома жену и девятнадцатилетнюю дочь Олю.

— Что такое, Кузьма Петрович? — с порога спросила женщина.

— Послушайте, какую чепуху они пишут, — не отрываясь от газеты, проговорил Ивкин. — Вы слушаете?

Женщина подошла поближе, остановилась у стола.

— Читайте.

— Оказывается, «боевой дух Красной Армии окончательно подорван». Слыхали? И это после того, как фашисты сами потерпели сокрушительное поражение под Москвой. И далее: «Советские командиры-фронтовики видят, что к весне Красная Армия будет полностью обессилена. Не может быть и речи о серьезном сопротивлении Красной Армии хорошо вооруженным немецким войскам, которые весной возобновят свое наступление». Вот это так прогнозы! Недаром сложили в народе поговорку: дурень мыслями богатеет.

Он рассмеялся. Что-то мальчишески беззаботное было в этом веселом смехе. Мотря Ивановна знала, что Ивкин — секретарь подпольного горкома партии, но не могла привыкнуть к тому, что он так прост, охотно берется за любую домашнюю работу, часто шутит. Люди, занимающие высокие посты, думала она, должны отличаться от других солидностью, манерами, внешним видом, в противном случае они будут только нравиться простым смертным, но не сумеют подчинить их себе. С Ивкиным же было как раз наоборот. Кое в чем он не нравился Мотре Ивановне, но сумел подчинить ее. Более всего не нравился ей своим отношением к той девушке...

— Мы уже не раз слышали такую похвальбу, а моего Михайла никак не одолеют, он бьет фашистов, — и гордо, и с печалью отозвалась женщина. — Чувствую, что жив, что думает о нас с Олей, но где он — только ему известно.

Ивкин слушал ее так внимательно, будто старался не пропустить ни одного слова.

— Вы тоже не сидите сложа руки, Мотря Ивановна, помогаете подпольщикам.

— Что я... — Она скептически махнула рукой. — Вот Михайло мой...

— Ошибаетесь, Мотря Ивановна. Вы делаете большое дело. Без людей, которые помогают нам, без конспиративных квартир, таких, как ваша, подпольщики не продержались бы долго. Приютить советского воина, бежавшего из плена, накормить его — это тоже подвиг.

В дверях показалась головка девушки. Русая, темно-серые глаза под тонкими бровями.

— Мама, я пойду к Марусе. Она звала.

— Иди, только не задерживайся.

— Хорошо.

Головка исчезла. Это была вечно застенчивая Оля.

— Хорошая дочка у вас, — искренне похвалил Ивкин.

— Хорошая... А счастье ее? Где оно?

— Придет и счастье. Должно прийти!

— Если не запоздает....

Они услышали, как Оля звякнула кружкой по ведру, видимо, пила воду, потом скрипнула дверью. Еще мгновенье — и по оконному стеклу мелькнула быстрая тень, послышался скрип снега.

— Мотря Ивановна, хочу вас попросить об одном деле, — проговорил Ивкин, когда затихли Олины шаги. — Собственно, это не моя личная просьба, а горкома партии. Садитесь, пожалуйста, посоветуемся.

Женщина села на длинную скамью, стоявшую вдоль стены, как в сельских хатах, выбрала место у окна, но, почувствовав, что дует в спину, отодвинулась.

— Я сделаю все, что надо, — проговорила с готовностью.

Перехватив ее взгляд, Ивкин начал:

— Вы, конечно, знаете, что через десять дней наш народ будет отмечать двадцать четвертую годовщину Красной Армии, той самой армии, о которой немцы пишут, что она уже разбита. Горком партии решил провести по этому случаю торжественное заседание актива подполья в Киеве. Соберется человек двадцать. Не разрешили бы вы собрать их в вашей квартире? Район Зверинца гестапо контролирует не так бдительно, как другие районы города, поэтому нам кажется, что здесь будет безопаснее. Конечно, это рискованно и для вас лично, Мотря Ивановна, так что сначала подумайте, посоветуйтесь с Олей, потом скажете о своем решении.

— Я согласна, — решительно сказала женщина; в ее тоне прозвучала даже гордость за проявленное к ней доверие. Она добавила: — Посоветуюсь с Михайлом, советовалась с ним и перед тем, как разрешить вам устроить здесь явочную квартиру. Он одобрит.

— Свяжетесь по телефону или по радио?

Она приняла шутку, улыбнулась.

— Мысленно.