Комендантский час

Припомнилась недавняя беседа с руководителями подполья. Речь шла о необходимости накапливать запасы оружия, на каждой улице организовывать боевые группы. Выступление приурочить к тому моменту, когда части Красной Армии будут приближаться к столице Советской Украины. Идея восстания — это шанс, видимо, на него и надо делать ставку. Поднять на борьбу всех киевлян, дружно всем навалиться и стереть с лица земли гестапо — пусть потом вспоминают об их договоренности. Как снежный обвал сдвигает новые массы снега, так выступление киевлян вызовет цепную реакцию повсеместно. Молодежь Фастова, Мироновки, Белой Церкви, Умани, Богуслава... Она поддержит! Погибать — так погибать героически, не в каменном мешке гестапо. А если восстание сорвется, если снова арест? «Вы не выполнили своего обещания»... И новый удар в лицо, пытки.

Стало страшно от этой мысли.

Проходила долгая бессонная ночь. Иван жил надеждами, строил в голове различные планы и не понимал того, что сам уже увяз по колени в трясине, что топкое болото будет засасывать его все глубже и глубже, до ужасной развязки.

27

В солнечное, но морозное утро Лиза Моргунова торопилась на конспиративную квартиру Ивана Крамаренко, чтобы встретиться с ним перед его поездкой на село. Она немного запаздывала и подходила к дому в тот момент, когда Иван и еще двое неизвестных сворачивали на другую улицу; узнала его по ровной широкой спине. Молнией мелькнула мысль: гестаповцы. Сдерживая волнение, шла спокойной, мерной походкой далее и увидела крытую немецкую машину. Ивана и его спутников возле нее уже не было. Заработал мотор, над землею поплыл синий дымок, и машина двинулась.

Сомнений не могло быть: арест.

Что делать? Надо же что-то делать, а в голове — хаос. Принимала то одно решение, то другое. Бежать в гестапо, умолять, чтобы его выпустили, а если нет, то пусть сажают и ее. Иван убедится, как безмерно она ему преданна. Если даже будут расстреливать, так пусть тоже двоих. Что такое мир без любимого? Пустота. Два месяца их встреч, почти супружеской жизни были для нее настоящим праздником. Борьба и любовь... Такого счастья ей больше никто, кроме Ивана, не даст. Но надо действовать не слепо, немного успокоившись, подумала Лиза, надо реально помочь ему, а не просто умереть вместе. Гестаповцы жестоки, их не разжалобишь мольбами. Не обратиться ли к Леониду Третьяку, к Прилуцкой, пусть они поставят на ноги всю группу, примут все меры к тому, чтобы спасти своего товарища.

В путанице сомнений Лиза отбросила и это намерение. Побоялась своими поспешными действиями навредить Ивану. Разумеется, он все будет отрицать, и, если у гестаповцев не найдется явных улик, они могут ему поверить. В таком случае целесообразнее не поднимать преждевременную тревогу, так как своими попытками спасти Ивана подпольщики лишь засвидетельствуют, что он имеет для них какой-то вес. Окончательно деморализованная Лиза опустила руки. В голове ее уже не роились никакие новые планы. Только тяжким грузом давила мысль об утрате единственного дорогого ей человека. Все другие — Валя Прилуцкая, Третьяк, Поддубный, Павловский, святая в своем целомудрии Тамара Антоненко — были ей чужими. Без Ивана и самое подполье утратит для нее всякий смысл.

Домой вернулась морально сломленной, духовно опустошенной. Мать как раз подавала обед, за столом уже сидели отец, Гордей Васильевич Моргун, и братик Сергейко. Мальчик был намного младше Лизы, успел закончить только первый класс, как началась война. Лиза любила его больше всех в семье. В последние месяцы она проживала на конспиративных квартирах Ивана, потому-то так и обрадовалась в эту минуту, что у нее есть родные, особенно же Сергейко. Без них ей теперь — хоть с моста да в воду. Мать, еще не старая, но располневшая женщина, лицо которой до сих пор хранило прежнюю свежесть, увидев дочь, забыла об обеде, тут же начала расспрашивать, как ей там живется, не голодают ли, почему так редко наведывается в гости. (Лиза говорила домашним, что Иван ее будущий муж.) Об их подпольной деятельности в доме не знал никто.

Как приятно снова собраться за столом всей семьей! Невольно вспоминается довоенное время, когда они еще держались вместе, общие беседы за ужином, просмотр тетрадей Сергейка, из репродуктора звучит музыка... С приходом немцев те часы совместных бесед казались неизмеримо дороже. Но сегодня атмосферу всеобщего согласия и лада нарушил отец.

— Та-ак, считай, что Москва вот-вот прекратит сопротивление, — начал он свою неизменную болтовню о событиях на фронте. — Немцы пишут, что уже видят Москву в хороший полевой бинокль.

— Неужели это правда? — испуганно переспросила мать.

— Правда! — буркнул он раздраженно, даже не посмотрев в ее сторону. — Разве можно остановить такую силу? У них автомобилей, танков, броневиков разных как собак, а у наших что? Одни только задрипанные полуторки да самолеты из фанеры. Видела, как горят?