Комендантский час

Схватив веник, подмела чистый пол, и только тогда сменила чулки. Включила, но тут же выключила свет. Все должно быть так, как он предсказывал. Уже и стемнело, и горы сомкнулись с тучами, и льет дождь со снегом. Раньше она терпеть не могла такую погоду, а сейчас хочет, чтобы это было вечно. Так пусть же и палату освещают одни уличные фонари.

Евгения достала приготовленное для дома вино, какое им подавали в «Бригантине», разложила мандарины.

Вячеслав робко постучал. Не видя, кто, Евгения неестественно громко пригласила войти. Самое удивительное заключалось в том, что она высказала свои мысли.

— А я было собралась к тебе.

— Надеюсь, налегке? — улыбнулся Вячеслав, извлекая из карманов мандарины.

— Ты тоже запасся! — не сдержала смех Евгения.

Их разделял низкий журнальный столик.

— А как же иллюминация? — спросила Евгения.

— Здесь я бессилен. Деятельность электросети не подвластна даже магам.

В тот же миг зажглись фонари. Вячеслав затаенно улыбнулся.

— Ты довольна.

— Забудь, как я позавчера…

— Оставь, пожалуйста.

— Нет, Слава, тогда было всё иначе.

— Ты уверена, Женя?

Он еще допытывается! Как ему объяснить? И существуют ли слова, способные объяснить.

— «Бригантина» — наша с тобой отправная точка, — вполне серьезно заключил Вячеслав.

— О «Бригантине» больше ни слова.

— Напрасно, — упорствовал Вячеслав. — Она вторично приняла нас на борт. Мы находимся не в палате, а в каюте при огарке свечи. Я пират, — ты — заложница. На столе лоция, в углу бочонок с ромом. Но тебе не страшно. Меланхоличный пират выпустит тебя завтра на волю, и ты вернешься в родные пенаты.

— Я не хочу.

— Желаешь продлить путешествие?

— Сколько угодно. И прошу продолжать. У тебя необыкновенно красивое лицо, особенно глаза, на них падает свет.

— Хватит превозносить, ребята Роджера этого не любят, — серьезно заметил он.

— Мы остановились на пенатах.

Вячеслав закурил.

— Так вот, ты смотришь на пирата с обожанием, внимая каждому его слову. Но джентльмен удачи со всей откровенностью предупреждает, чтобы ты не обольщалась.

— Что ты хочешь сказать? — похолодела Евгения.

— Это личное мнение.

— Говори, — вскочила она.

— Я предупреждаю, — тоже поднялся Вячеслав, — чтобы ты не ждала спокойной жизни. Ты та и не та, что раньше. Что-то тронулось в тебе… Но мир не переделаешь… Если бы он хоть чуточку изменился — этот спящий лживый мир… Дожить до того, как он начнет меняться — мое заветное желание.

— Твое желание? Самое заветное?.. Об этом ты и мечтаешь на своей волшебной лавочке?

— У каждого должна быть своя такая скамеечка, — волнуясь расстегнул пуговицу у горла, словно ему было тяжело дышать. — Когда тебе судьбою отпущено очень мало, хочется много… Я не имею в виду блага.

— Не продолжай, я все понимаю. Но в последний вечер ты бы мог…

— Пойми, что…

— Понимаю. Не дурочка, — снова перебила Евгения.

Вячеслав отступил, растерянно вымолвил:

— Раз ты считаешь, что я испортил вечер, то пожалуйста, я готов, — и метнулся к двери.

Почти отрешенно Евгения следила, как он беспомощно возится с замком.

Она шагнула следом, ударилась коленкой. Боль подстегнула, кинула вперед. В последующее мгновение она держала его в объятьях, горячо дыша в лицо:

— Юнец, взрослый юнец. И не спорь. Таким я увидела тебя в маленькую щелку. Ты не забыл, кто оттуда должен выглянуть?

— Нет, — пахнул табаком Вячеслав. — Маленький человечек.

«Ему все же обветрило их», — почувствовала Евгения шершавую корку его губ.

7

Гостей, хотя они недавно отужинали, нельзя было упрекнуть в отсутствии аппетита. Впрочем, во всем остальном также.

Мужчины словно соревновались, кто выкинет позаковыристей номер. Василий Николаевич, без галстука и пиджака, слегка подвыпивший, являл собой рубаху-парня. Комично под французские песенки отплясывал барыню, басом подпевал Мирей Матье, заглушая магнитофон. Борис, у которого болел зуб, с перевязанной щекой тянул рязанские страдания. Люда с Раей без конца стрекотали, бросая на Евгению понимающие взгляды. Сидевший рядом Вячеслав изредка отпускал реплики по поводу песнопений Бориса и лихой топотухи искусствоведа.

В отместку за это или оттого, что Василий Николаевич, обращаясь к Евгении с Вячеславом, называл их молодыми, Борис вдруг сорвал с себя повязку, громко выкрикнул:

— Горько!

Евгения заалела, смущенно покосилась на Вячеслава. Он тоже смутился. «Я согласен, — читала она в его глазах, — ты мне дорога, но нашу чашу не подсластит никакой поцелуй». — «Ты прав, — глазами ответила Евгения. — Их не стоит тешить, но мне кажется, что на мне подвенечное платье». — «А на мне строгий черный костюм», — в знак согласия опустил ресницы Вячеслав.

— Ну что вы там переглядываетесь? — кисло улыбался Борис.

«Ты ничего не понял, — дерзко смотрела Евгения. — Не понял, какое у нас сегодня торжество».

Спохватившись, Евгения толкнула Вячеслава.

— Сидишь? Все танцуют, а я как неприкаянная.

Он вел ее медленно, к двери и обратно. Но у Евгении было ощущение, что она вертится с головокружительной, как фигуристы на льду, быстротой.