Комендантский час

За долгими и тягостными размышлениями он не заметил, как в окна уже лезло стремительное мартовское утро. И словно не солнце поднялось над его домиком и садами, а хищная золотая птица распростерла свои зловеще сияющие крылья.

Николай Тихонович, так радующийся каждому новому дню, готов был занавесить окна.

Холодное, безжалостное ко всему светило сдернуло покров ночи с затянутой тонким льдом речушки с небольшим лугом за ней, с неохватного взглядом поля, окаймленного бетонным желобом оросительного канала, с пустынной вдоль него дороги, загораживающейся худой, по-сиротски жалкой на бесснежье, рощицей.

2

У Карпина был закадычный дружок Лев Алексеевич Гурьев. Дружба их отличалась ненавязчивостью и верностью. Покладистый характер Льва Алексеевича — в просторечии Льва Гурыча — позволял сносить иногда злые шутки Карпина. В свою очередь, отходчивый Николай Тихонович мирился с безалаберностью приятеля, не нравившейся многим в их творческой организации.

Но Гурьеву могли завидовать.

Всё в жизни давалось Лёвке как бы играючи. В старших классах — баловался стишками и редактировал школьную стенгазету. Влюбился в пионервожатую и, задетый её пренебрежением, стал писать роман о любви. «Загнав» велосипед, подаренный к совершеннолетию, нанял машинистку, благо ошибки проверяла мама-русистка… На удивление всем — в молодежной редакции столичного издательства к творению Лёвки отнеслись вполне серьезно и рекомендовали сдать документы в Литинститут. Закончив его, он устроился в той же редакции. На родину Лев Алексеевич попал после Высших литературных курсов, заняв должность главного редактора областного издательства. Но пробыл в начальниках не больше года. Жена, ревнивая и скандальная, уличила Лёвку в неверности прямо на рабочем месте… Спустя неделю, отворачивая покарябанную щеку, Лев Алексеевич сдавал дела тому, у кого и принял.

Развод с женой мало тревожил Льва — с головой, как и в школьные годы, ушедшего в роман о превратностях любви.

Мало-мальские связи помогли Гурьеву протолкнуть роман. Однако, быстро спустив деньги, с неохотой пошел на небольшую должность в то же издательство. Минул всего лишь месяц — как он снова был уличен в интрижке с замужней женщиной… С должности его подобру попросили, и Лев Алексеевич, окрыленный тем, что на этот раз всё благополучно обошлось для его физиономии, взялся за очередной роман.

История счастливо для него повторилась.

Злые языки с беспокойством стали поговаривать, что если дело пойдет и дальше так, то любвеобильный Лев Гурыч будет просто штамповать романы после очередного своего увлечения.

Гурьев, протянув сколько смог на гонораре, устроился литконсультантом в молодежную газету. В кабинете, где ему поставили стол, сидели одни смазливые девчонки, относящиеся к Льву Алексеевичу так, как требовала его репутация.

Лёвка, привыкший брать крепости с боем, растерялся перед повышенным интересом к своей персоне.

В тоске он обратил самое пристальное внимание на призывы комсомольской газеты, в стенах которой подвергался столь открытому искушению. Призывы были настолько заманчивы и многообещающи, что Гурьев, не выдержав, махнул на очередную «стройку века».

Пытливый глаз новоиспеченного спецкора всё подмечал, и вскоре из пухлого блокнота стали складываться главы производственного романа.

Успех превзошел все ожидания. Произведение отметили поощрительной премией и, где надо и не надо, ставили в пример. Местное издательство, питающее к своему бывшему чаду двоякое отношение, настолько расщедрилось, что к пятидесятилетию Льва Алексеевича выпустило двухтомник, включив туда и «эпохальный» роман, хотя перед тем уже издало его солидным тиражом.

С юбилеем Гурьеву отменно повезло. Во-первых, он был представлен к правительственной награде — пусть и самой скромной, но всё же… Во-вторых, банкет проводился в самый канун указа о борьбе с пьянством — и о шумном застолье потом долго вспоминали.

Лев Алексеевич уже не стал легкомысленно сорить деньгами. Но, обзаведясь подержанной машиной, потратил на неё и запчасти почти все сбережения. Еще больше он удивил, когда взялся за сценарий по последнему роману. Поприще для него было новое, но Гурьев корпел добросовестно, размахнувшись на несколько серий.

Однако изменения в стране коснулись и киноискусства. И сценарий в том виде, в каком его представил Гурьев, отклонили.

Но, набив немного руку, он написал новый вариант, резко отличающийся от прежнего.

На Мосфильме к Льву Алексеевичу отнеслись радушно и, получив от него разрешение на некоторые изменения, заключили договор.

Лев Алексеевич настоял, чтобы большую часть материалов снимали на натуре в его краях, и вполне серьезно приглашал Карпина на какую-нибудь роль.

Николай Тихонович посмеивался, мягко отказываясь. При всей Лёвкиной несносности искрой божьей он был наделен.

На это и уповал Карпин, когда вручил Льву вторую часть рукописи.

Гурьев, пребывающий во власти новой стихии, согласился не совсем охотно. Николая Тихоновича это не смутило. Раз взял, прочтет более чем внимательно… Был Гурьев дотошно точен, придирчив, обращая внимание на самые мелкие детали.