Комендантский час

Но последнее слово должно быть за горожанами. Моих земляков возмущает запустение улиц (особенно на окраине), убожество старых больниц, захламленность кладбища… Они не могут мириться с непродуманностью, а то и бездумностью принимаемых решений на всех уровнях нашей громоздко-неуклюжей пирамиды власти.

Настораживает другое. При всеобщем потеплении климата в стране мы сами не потеплели друг к другу… Не пришло время?! Как знать. Но винить надо лишь себя…

Вырванные языки колоколов — только внешние носители нашей исковерканной памяти. В каждом честном человеке должен звучать свой колокол памяти — бережно хранимый отголосок прошлого; взывающий к милосердию, отзывчивости, осмыслению настоящего, ответственности перед будущим…

1989

Собор Разума

В детстве покойный мой дед Михаил Ефимович иногда водил меня с собою в Михайловскую церковь. Она стояла недалеко от дома, и мы называли ее нашей.

Дед был маляром и часто с артелью строителей выезжал из города на заработки.

Однажды осенью он сотоварищи подрядился работать в «нашей» церкви. Пока жестянщики на луковице купола делали свое дело, дед красил ограду.

Я мог только представить, какую захватывающую картину города и окрестностей наблюдают мастера. И уж совсем меня охватывал трепет при мысли, какой тогда может открыться вид с колокольни Вознесенского собора. Из разговоров старших я знал, что приезжие мастера из Ленинграда ведут там ремонт. И не просто ремонт, а рес-тав-рацию. Это труднопроизносимое слово я записал в тетрадке по русскому и выучил. Реставраторы представлялись мне сильными и бесстрашными, работающими без всякой страховки… К великой досаде — никто из них не появлялся на серебристых главах собора. Лишь многочисленные стаи голубей, как обычно, кружились под крышей неба, край которой величаво держали легковесные, словно туго надутые, купола…

В те далекие дни пятьдесят седьмого кафедральный войсковой собор переживал свое второе рождение… Людская молва не подвластна логике. Тем более, что в юбилейную для нашего государства осень (40 лет Октября) много было всяких слухов…

То в районе пляжа, возле депо, видели троих неизвестных на лодке, подсыпающих в Аксай «какой-то порошок»: «Не иначе американские диверсанты». То говорили, что на ипподроме из тайных ходов, протянувшихся якобы через весь город, ночами извлекали скелеты и к утру увозили неизвестно куда. То на старой «ростовской дороге» дачникам повстречался «старец», накликающий на будущий год страшный голод («спутник запустили — и потревожили небеса»). Знали бы те, кто чесал языками, каким небывалым урожаем одарят в пятьдесят восьмом донская нива и огород!

Напарники деда, устраивая перекур, посмеивались: в двадцатые и тридцатые столько в городе сгинуло, что и десятая часть того не уместилась бы в подземных ходах. Разговоры о предстоящем голоде тоже не укладывались в голове: рядом шумел богатый и дешевый азовский рынок.

С гораздо большей озабоченностью обсуждалась отставка маршала Жукова. Незадолго до того разоблачили «антипартийную группировку» — и уход прославленного полководца осторожно пытались связать с этим событием.

Но всё это казалось мне мелочью по сравнению с тем, что делалось в соборе. Я уже знал, что работы ведутся лишь внутри храма, и как мог скрывал свое огорчение. Мог ли я тогда догадываться, что стоило оно по сравнению с тем, что испытал войсковой собор.

Строили собор, конечно, не целый век. Но с того дня, когда в фундамент заложили первый камень (1805 год), и до момента, когда храм был освящен, прошло действительно столетие.

Брались строить собор трижды… Первый раз — уже почти законченным — он неожиданно обрушился. На том самом месте снова стали воздвигать стены. И опять, едва дело дошло до главного купола — неудача. Лишь с третьей попытки, когда по проекту архитектора А. А. Ященко фундамент был заново углублен, а при кладке стен обычный кирпич заменили на пустотелый, живописный силуэт Вознесенского собора занял подобающее место не только в архитектуре столицы войска Донского, но и среди выдающихся памятников зодчества Российской империи.

Блеск его позолоченных куполов завораживал. Внутреннее убранство также поражало своими дорогими украшениями и настенными росписями. Восторгу красотой храма не было границ. Не зря современники величали его «Вторым солнцем Дона».

Но как недалек был черный день, когда это «солнце» закатится…

В январе двадцатого красная артиллерия давала залпы не только по зданиям, давя огнем «контрреволюционные гнезда», но и по собору. По счастью, лишь один снаряд угодил в главный купол… Факт более чем многозначительный.

Сплошное ниспровержение прошлого новая власть видела прежде всего в отлучении народа от религии. Более половины церквей в городе было уничтожено, а в оставшихся службу запретили. Не действовал и собор. Впрочем, для него нашли другое, более «достойное» применение… По облицованным ступеням паперти тяжело ползли внутрь бывшего храма зарубежные «фордзоны» и отечественные «натики».