Комический роман

В тот день комедианты были приглашены представлять комедию к одному из самых богатых горожан, который устраивал пир и давал бал по случаю свадьбы своей опекаемой родственницы-барышни. Праздник происходил в одном из самых прекрасных домов, расположенных в миле за городом, — не знаю хорошо, в какой стороне. Декоратор труппы и столяр пошли туда с утра, чтобы построить сцену. Вся труппа поехала из Манса в двух каретах в два часа, чтобы в обеденный час прибыть туда, где они должны были играть комедию. Донна Инезилья по просьбе комедиантов, особенно Ранкюна, поехала тоже, Раготен, уведомленный об этом, ожидал коляску в гостинице в конце предместья и привязал прекрасного коня, которого он взял у кого-то, к оконной решетке низенькой комнаты, выходившей на улицу. Только он сел за стол обедать, как ему доложили, что коляски приближаются. Он полетел к лошади на крыльях своей любви с огромной шпагой на боку и карабином на ремне за спиной. Он никогда не говорил, почему он отправился на свадьбу в столь сильном наступательном вооружении, и сам Ранкюн, его близкий поверенный, не мог этого узнать. Когда он отвязал повод лошади, кареты были уже так близко, что у него не было времени искать возвышения, чтобы выступить маленьким святым Георгием.[200] А так как он был не слишком хорошим ездоком и так как он не приготовился показать свое искусство перед такой компанией, то обнаружил плохую грацию, потому что лошадь была столь же высока, сколь он был низок. Однако он храбро ступил ногою в стремя и закинул правую ногу на другую сторону седла; но подпруга была слабо затянута, и это сильно помешало человечку, потому что седло опустилось на лошади, как только он захотел на него взлесть. Между тем все шло до сих пор довольно хорошо; но проклятый карабин, который был у него на ремне за спиной и который висел у него на шее как ошейник, попал, к несчастью, между ног, чего он сначала не заметил, так что его зад далеко еще не касался сидения седла, и без того неровного, да на нем еще от луки до спинного ремня лежал карабин. Так он сидел весьма неудобно, совсем не касаясь стремян концами ног. Тогда шпоры, которыми были вооружены его короткие ноги, дали себя почувствовать лошади в таком месте, где никогда не касались ее. Это заставило ее итти веселей, чем было бы нужно для человечка, сидевшего на карабине. Он сжал ноги, лошадь вскинула задом, и Раготен, следуя естественному падению тяжелых тел, очутился на шее лошади и ударился носом, потому что лошадь подняла голову, так как неосторожный сильно дернул ее за узду; он захотел исправить свою ошибку и отпустил поводья. Лошадь прыгнула и перекинула страдальца через седло на круп, но карабин все еще находился между ног. Лошадь, не привыкшая нести на этом месте что-либо, сделала прыжок на месте[201] и посадила Раготена в седло. Жалкий ездок опять сжал ноги, лошадь подняла зад еще быстрее, и злосчастный сел задницей на луку, где мы и оставим его, как на вертеле, и отдохнем немного, потому что, клянусь честью, это описание стоило мне более, чем все остальное в книге, и, несмотря на это, я все еще им не совсем доволен.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, самая короткая в этой книге Продолжение о скачках Раготена и кое-что о подобном же, случившемся с Рокебрюном

Мы оставили Раготена сидеть на седельной шишке, сильно растерявшегося и в большом затруднении о том, что случится с ним. Я не думаю, чтобы печальной памяти покойный Фаэтон[202] был в большем страхе, будучи влеком четырьмя горячими конями своего отца, чем наш маленький адвокат на кроткой, как осел, кляче, — и если это не стоило ему жизни, как тому славному смельчаку, то это надо приписать фортуне, о капризах которой я имел бы прекрасный повод поговорить, если бы совесть не заставляла меня скорее избавить его от опасности, в коей он находится, потому что он часто еще нам понадобится, пока наша труппа комедиантов будет находиться в городе Мансе.

Как только злосчастный Раготен почувствовал шишку луки между двумя самыми мясистыми частями своего тела, на которых он привык сидеть, как и все прочие разумные существа, — я хочу сказать: как только почувствовал, что сидит на чем-то очень маленьком, он бросил поводья, как человек знающий, и схватился за гриву лошади, а она тотчас же бросилась вскачь. Тогда карабин выстрелил. Раготен подумал, что прострелен насквозь; его лошадь подумала то же и споткнулась так сильно, что Раготен слетел с шишки луки, служившей ему сиденьем, так что он некоторое время висел, ухватившись за гриву лошади; одна нога его зацепилась шпорою за седло, а другая и все тело ждали только, когда отцепится зацепившаяся нога, чтобы упасть на землю вместе с карабином, шпагой, портупеей[203] и ружейным ремнем. Наконец нога отцепилась, руки выпустили гриву, и он должен был упасть, что он и сделал более ловко, чем садился.