Комиссар госбезопасности

Из поездки вернулись в Москву немало озадаченные слухами о творившихся на Украине жестокостях, о которых услышали от своих родственников. Оба не могли заставить себя поверить, к примеру, в то, что Хатаевич, ставший к тому времени секретарем республиканской ЦК, являлся врагом народа, а Косиор якобы состоял в контакте с распущенной Коминтерном компартией Польши (за что был арестован в Москве). Подлинной причиной всех этих арестов, как считал тогда Павел, были действительно допущенные ими ошибки. В частности, Хатаевич во время массового голода дал согласие на продажу муки, составлявшей неприкосновенный запас на случай войны. За это в 1934 году он получил из Москвы выговор по партийной линии. Может быть, думал Судоплатов, он совершил ещё какую-нибудь ошибку в том же роде.

Увы, он глубоко заблуждался.

В Москве Пассов с Шпигельглазом сообщили Павлу, что его ожидает новое назначение — должность помощника начальника Иностранного отдела. Назначение подлежало утверждению ЦК партии, поскольку речь шла о руководящей должности, входившей в номенклатуру. И хотя приказа пока не было, с августа по ноябрь 1938 года Судоплатов исполнял эти обязанности.

Начало новой работы нельзя было назвать удачным. Судоплатов быстро понял, что его новый начальник Пассов не имел никакого опыта оперативной работы за границей. Для него вопросы вербовки агентов на Западе и контакты с ними были «темным лесом». Он полностью доверял любой информации, полученной от агентуры, и не имел представления о методах проверки донесений зарубежных источников. Опыт же оперативной работы в контрразведке и в области следственных действий против «врагов народа» не мог помочь. Павел пришел в ужас, узнав, что начальник подписал директиву, позволявшую каждому оперативному сотруднику закордонной сети использовать свой собственный шифр и в обход резидента посылать сообщения непосредственно в Центр, если у того имелись причины не доверять своему непосредственному начальнику.

Лишь позднее стало понятным, почему такого рода документ появился на свет. Годом ранее на Пленуме ЦК партии от НКВД потребовали «укрепить кадры» Иностранного отдела. Преступность этого требования заключалась в том, что им прикрывалось желание руководства страны избавиться от ставшего неугодным старого руководства органов советской разведки.

С началом войны в Испании республиканцы согласились сдать на хранение в Москву большую часть национального золотого запаса общей стоимостью более полумиллиарда долларов. Кроме того, весной 1939 года республиканцами были вывезены в Мексику пароходом из Франции также и большие ценности. В свою очередь, Агаянц прислал в Центр из Парижа телеграмму, в которой сообщал, что в Москву отослано далеко не всё испанское золото, драгоценные металлы и камни. Там, в частности, указывалось, что якобы часть этих запасов была разбазарена республиканским правительством при участии руководства резидентуры НКВД в Испании.

О телеграмме немедленно доложили Сталину с Молотовым[74], которые приказали Берии провести проверку информации. Однако когда Лубянка обратилась к Эйтингону, резиденту в Испании, за разъяснением обстоятельств этого дела, тот прислал в ответ возмущенную телеграмму, состоявшую почти из одних ругательств. «Я, — писал он в ответ, — не бухгалтер и не клерк. Пора Центру решить вопрос о доверии Долорес Ибаррури[75], Хосе Диасу, мне, и другим испанским товарищам, каждый день рискующим жизнью в антифашистской войне во имя общего дела. Все запросы следует переадресовать к доверенным лицам руководства ЦК французской и испанской компартий, а также другим. При этом надо понять, что вывоз золота и ценностей проходил в условиях боевых действий».

Телеграмма Эйтингона произвела большое впечатление на Сталина и Берию, последовал приказ разобраться во взаимоотношениях сотрудников резидентур НКВД во Франции и Испании. Судоплатов получил также личное задание от Берии ознакомиться со всеми документами о передаче и приеме испанских ценностей в Гохран СССР[76].

— Изучите всё лично, — сказал Лаврентий Павлович, расхаживая по кабинету. — Мне кажется, они там заигрались.

Но легче было сказать, чем сделать, поскольку разрешение на работу в Гохране должен был подписать Молотов. Его помощник между тем отказывался подавать документ на подпись без визы Ежова, подписи одного Берии тогда было недостаточно. Кроме того, Судоплатов был совершенно незнаком со всеми этими бюрократическими правилами и передал документ наркому через его секретариат. На следующее утро он всё ещё не был подписан. Берия отругал исполнителя за медлительность, но тот ответил, что не может найти Ежова — его нет на Лубянке. Берия раздраженно бросил:

— В таком случае захватите курьера и езжайте к нему на дачу. Он там.