Комиссар госбезопасности

Помимо названного Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров — в своё время тот служил под его началом в контрразведке грузинского ГПУ. Собеседник Павла хорошо говорил по-русски с небольшим грузинским акцентом и по отношению к Судоплатову вёл себя предельно вежливо. Однако ему не удалось остаться невозмутимым на протяжении всей беседы. Берия пришел в сильное возбуждение, когда подчиненный рассказывал, какие приводил аргументы Коновальцу, чтобы отговорить того от проведения ОУН террористических актов против представителей советской власти на Украине — ссылался на то, что это могло привести к гибели всего украинского подполья, поскольку НКВД быстро нападет на след террористов. Коновалец же полагал, что подобные акты могут совершаться изолированными группами. Это, настаивал он, придаст им ореол героизма в глазах местного населения, послужит стимулом для начала широкой антисоветской кампании, в которую вмешаются Германия и Япония.

— Да, большая сволочь был этот Коновалец, — сжал губы замнаркома. — А ваши действия, расцениваю правильными, — он экспрессивно взмахнул рукой.

Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного служащего. «Вероятно, — подумал Павел, — специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает, и люди, естественно, при встрече не фиксируют своё внимание на столь ординарной внешности, а это дает возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным». В те годы некоторые из подобных квартир в столице, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках.

Позднее Судоплатов узнал: первое, что сделал Берия, став заместителем Ежова, это переключил на себя связи с наиболее ценной агентурой, ранее находившейся в контакте с руководителями ведущих отделов и управлений центрального аппарата, которые подверглись репрессиям.

— Ну что же, товарищ Судоплатов, вы отлично справились с заданием, — сказал в конце разговора Берия. — Буду иметь вас в виду, — пожал руку.

Затем Павлу с Эммой дали пятидневный отпуск — навестить родителей в Харькове и Мелитополе. Предполагалось, что, вернувшись оттуда, Судоплатов получит должность помощника начальника Иностранного отдела. Пассов и Шпигельглаз оценили его встречу с курирующим заместителем и, провожая на Киевском вокзале, заверили, что по возвращении в Москву на Судоплатова будет также возложено непосредственное руководство разведывательно-диверсионной работой в Испании.

С собой у отпускников был чемодан подарков, ехали по литерным билетам[73] в двухместном купе, весело и беззаботно. На промежуточных станциях во время стоянок Павел покупал у местных торговок мясистые помидоры, сметану с золотистой корочкой и душистый белый налив. Погостив два дня у родных Эллы, направились в Мелитополь к его родным. Август стоял погожим, выпадали теплые дожди. Сходили в недалекую балку, набрали корзину маслят, а потом искупались в ставке и немного позагорали. Здесь жена рассказала Павлу о трагических событиях, произошедших в стране и органах безопасности. Во второй половине 1937-го года Ежов стал проводить жесточайшие репрессии, арестовав весь руководящий состав контрразведки, а теперь репрессии докатились и до Иностранного отдела. Жертвами стали многие их друзья, которым супруги полностью доверяли и в чьей преданности не сомневались.

— Да, дела, — нахмурил брови Павел. — Такого никогда не было.

— В том-то и дело, — вздохнула Эмма. — Уму непостижимо.

— Интересно, что думает об этом всём Сталин? — он вынул из лежавшей рядом пачки папиросу и закурил.

— Сложно сказать, про это не принято говорить. — Замолчали.

Павел считал, что всё стало возможным из-за преступной некомпетентности наркома, которая была известна даже рядовым сотрудникам. До прихода Ежова в НКВД там не имелось подразделения, занимавшегося следствием. Оперработники при Дзержинском, а затем при Менжинском, работая с агентами и осведомителями курируемого участка, сами вели уголовные дела, проводили по ним допросы и готовили обвинительные заключения. При Ежове же была создана специальная следственная часть, которая буквально выбивала показания у арестованных о «преступной деятельности», не имевшие ничего общего с реальной действительностью.

Оперативники, обслуживавшие конкретные объекты промышленности и госаппарата, имели более или менее ясные представления о кадрах этих учреждений и организаций. Пришедшие же по партпризыву, преимущественно молодые, без жизненного опыта кадры следственной части с самого начала оказались вовлеченными в порочный круг. Они руководствовались признаниями, выбитыми у подследственных. Не зная азов оперативной деятельности, не делая проверки реальных материалов, следователи оказались соучастниками преступной расправы с невинными людьми, учиненной по инициативе высшего и среднего звена руководства страны. Как результат прошла целая волна арестов, вызванных воспаленным воображением следователей и выбитыми из их жертв «доказательствами».