Комитет охраны мостов

Аслан объяснил, что у него надёжный выход на судейских. Будет подписка вместо СИЗО, и тогда можно отойти за периметр. Пусть. Света, конечно, была не против. Света была за. Она только не знала, как это — отойти, но ей теперь было и не надо. Пусть Аслан и его связные упыри заберут всё подчистую, не жалко. Только пусть отдадут.

Отдайте!

Она шла-шла по Мира и вдруг ткнулась в витрину какого-то магазина. В слёзы. В беспросветное бессилие. В верните, пожалуйста, обратно! Господи, верните!

Не заметила, как уронила сумку и сползла почти на самый тротуар.

Подбежала женщина. И ещё одна. За руки. На скамейку. Что с вами? Мы сейчас «Скорую». Светлана тупо смотрела на чужие лица сквозь слёзы и, наконец-то, подступающую волну таблеточного онемения. Жалко, что врачам придётся с этим… у них и так достаточно…

Через несколько дней она обнаружила себя в предбаннике следкома. К ней подходили/подбирались/подползали какие-то здешние гады.

— Позовите кого-нибудь главного, — потребовала Светлана.

Не позвали. Мрази, очень спокойно сказала она, вы понимаете, что она — девчонка? Что я вас зубами? Каждого второго? До самой своей смерти. Вы люди вообще? Скривились: скажите спасибо, что никто не хочет. Без задержания, но забирает пусть кто-то из близких. Светлана расхохоталась, срываясь в кашель, а из него снова проваливаясь в хохот — следкомовская сучка даже отдёрнула себя в сторону. Бережётся.

Она позвонила Аслану.

— Зачем же вы, Света? — укоризненно спросил Аслан. — Так же можно всё испортить.

Она врезала ему по зубам. Кажется, не очень сильно. Извинялась потом долго.

А когда 4 октября в суде эта страшная, кошмарная, птичья тётка сказала: «БЕЗ ИЗМЕНЕНИЯ», Света на секунду представила, как разбивает лицо Аслана чем-нибудь тяжёлым. Как его нос и глаза проваливаются в сплошную кровавую воронку, как тело конвульсивно дёргается и начинает крениться в сторону. А что дальше — представить не успела, всё просто выключилось.

Потом она зачем-то оказалась в машине рядом с всё ещё живым Асланом. Они ехали к Спартаку, которого убить тоже не было возможности. Кто-то справился раньше: вспорол связного с судейскими, как обивку матраса. И пальцы отнял. Зачем только?

Светлана смотрела на мёртвое искромсанное тело, из которого лезла кровавая «вата», и понимала, что это самое последнее, что осталось. Квартира, деньги, надежды, 4-е — они валяются здесь же, на полу.

Аслан ещё пробовал её куда-то вести, а потом везти, но его самого постепенно тоже не стало. Светлана вышла из машины и потерялась.

Всё кончилось. Всё — в самом что ни на есть окончательном, заключительном смысле. Она пошла по Металлургов куда глаза глядят. А они никуда и не глядели.

Светлана не плакала и даже перестала сама с собой разговаривать с прокурорскими интонациями. Она только бесконечно мотала головой, как будто не могла отогнать какую-то надоедливую мысль. Но никаких мыслей тоже не было. Она свернула в случайный переулок и села на холодные разбитые ступеньки. Светлана не думала уже с них вставать. Она не думала.

Неизвестно, как они её нашли. Наверное, по телефону. Каждый раз в следкоме она сдавала при входе аппарат, так что подсадить в него что-нибудь внимательное было не так трудно.

Из остановившейся чёрной машины, разрезанной напополам сине-буквенной полосой «…льная служба безопасности», вышли две женщины, даже почти девушки. Они бы определённо были девушками, если бы не старушечье выражение лиц, глубоко прорезанные вниз уголки губ.

Светлана сидела на ступеньке и смотрела не столько на приближающихся, сколько на переливающийся воздух за их спинами. В нём будто бы подрагивали пойманные мыльные пузыри, не способные ни лететь дальше, ни рассы́паться цветными брызгами. Северное сияние для конченых. В конце невыносимого раздавленного дня мир подмигивает Светлане последним глазом.

Та, что пониже, сказала:

— Вставай!

Вторая пробормотала себе под нос что-то неразборчивое.

Светлана ничего не ответила. Они схватили её под руки и дёрнули вверх. Светлана не сопротивлялась. Наблюдала, как город размывается и гаснет, когда голова слишком сильно отклоняется в сторону, но и с этим ничего не хотела делать. Да и можно ли что-то сделать с гаснущим городом?

Она впервые всерьёз обратила внимание на своих попутчиц, только когда машина уже набрала скорость, рванув в сторону Воронова. Люди они вообще или нет? Если не присматриваться, то вроде похожи. Но этот холодец вместо лиц, эти мертвецки-синеватые губы…

Светлана подумала, что её наверняка выгрузят в знакомый предбанник следкома, где она обещала зубами — она потрогала зубы языком, — или повезут в спецприёмник, если захотят по-быстрому.