Коммандер

Его и позвали: капитанский старшина, капитанский старшина, давай, Джордж; вставай, Джордж; бегом марш, Джордж; ох и влетит тебе, Джордж; зададут тебе взбучку, Джордж, ха-ха-ха, — и Баррет Бонден появился.

— Бонден, я хочу, чтобы шлюпочная команда выглядела наилучшим образом: умытые, выбритые, подстриженные, соломенные шляпы, фуфайки, ленточки.

— Есть, сэр, — отозвался Бонден с бесстрастным видом, хотя и сгорал от любопытства. Выбритые? Подстриженные? Это во вторник-то? Осмотр отрядов проводился по четвергам и воскресеньям, но чтобы бриться во вторник — во вторник в море?

Он кинулся к судовому цирюльнику, и к тому времени, как у половины экипажа катера гладковыбритые розовые щеки засверкали благодаря искусству парикмахера, ответ на терзавшие его вопросы был найден. Шлюп обогнул мыс Дартуч, и справа по носу открылась Сьюдадела; однако, вместо того чтобы идти прямо на северо-запад, «Софи» направилась к городу и легла в дрейф в четверти мили от мола на глубине пятнадцати саженей, обстенив фор-марсель.

— Где Симмонс? — спросил Джеймс, быстро проведя осмотр команды катера.

— Доложился больным, сэр, — отозвался Бонден и негромко добавил: — День рождения, сэр.

Джеймс кивнул. Хотя сажать ему на замену Дэвиса было не слишком удачной идеей: пусть тот и был почти такого же роста и носил на голове соломенную шляпу с вышитой на ленте надписью «Софи», но он был черным, как сапог, и это очень бросалось в глаза. Однако сейчас нет времени на что-то другое, так как капитан уже стоял здесь, отлично выглядевший в своем самом лучшем мундире, с самой лучшей своей шпагой и в шляпе с золотым галуном.

— Думаю, больше часа я отсутствовать не буду, мистер Диллон, — сказал Джек, с трудом скрывая волнение за официальным тоном.

После того как боцман просвистел в дудку, капитан спустился в надраенный до блеска катер. Бонден придерживался иного мнения, чем Джеймс Диллон: экипаж катера мог быть всех цветов радуги, хоть пестрыми и в крапинку, поскольку капитану Обри в данный момент было не до того.

Солнце садилось в тучи; колокола Сьюдаделы звонили к вечерне, а колокол «Софи» отбил последнюю «собачью» вахту. За Черным мысом поднималась великолепная луна, находившаяся в последней четверти. Просвистали команду «гамаки вниз». Сменилась вахта. Заразившись от Люкока страстью к навигации, все мичманы, один за другим, принялись определять высоту восходящей луны и неподвижных звезд. Восемь склянок — началась ночная вахта. Огни Сьюдаделы меркнут.

— Катер отошел, сэр, — наконец доложил часовой, и через десять минут Джек поднялся на борт. Он был очень бледен и при ярком свете луны походил на мертвеца — черный провал вместо рта, впадины вместо глаз.

— Вы всё еще на палубе, мистер Диллон? — спросил он, пытаясь улыбнуться. — Будьте добры, прикажите ставить паруса. Остатки морского бриза вынесут нас в море, — заключил он и неверными шагами направился к себе в каюту.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«У Маймонида есть рассказ о лютнисте, который, когда потребовалось играть по какому-то поводу, обнаружил, что он совершенно забыл не только то произведение, которое должен был исполнить, но вообще искусство игры на лютне, постановку пальцев, все остальное, — писал Стивен. — Иногда меня охватывает страх, что подобное может случиться и со мной, — страх вполне обоснованный, поскольку со мной произошло нечто похожее. Будучи юношей, я вернулся в Агамор после восьми лет отсутствия и пошел повидать Брайди Кулан, которая заговорила со мной по-ирландски. Ее голос был мне поразительно знаком (еще бы, она была моей кормилицей), знакомы были интонации и даже слова, однако я ничего не понимал — произносимые ею слова для меня ровно ничего не значили. Я был ошеломлен этим открытием. Я вспомнил об этой истории, открыв, что больше не знаю, что мои друзья чувствуют, намереваются делать или хотят сказать. Очевидно, что Д. О. ожидало горькое разочарование в Сьюдаделе, и он переживает его глубже, чем я мог бы от него ожидать. Также очевидно, что Д. Д. по-прежнему глубоко несчастен. Но кроме этого, я не знаю почти ничего — каждый из них замкнулся в себе, и я не могу заглянуть им в душу. Мое беспокойство, разумеется, не помогает делу. Я не должен быть мрачным, раздражительным упрямцем (чему способствует отсутствие физических упражнений). Однако, должен признаться, что, хотя я их люблю, я готов послать их обоих ко всем чертям с их заносчивостью, эгоцентричным отношением к вопросам чести и их недальновидным подталкиванием друг друга к бессмысленным подвигам, которые, весьма вероятно, закончатся их преждевременной гибелью. Их гибель — это их личное дело, но это может кончиться и моей гибелью, не говоря об остальном экипаже. Погубленная команда, потопленный корабль и мои уничтоженные коллекции — а на другой чаше весов ничего, кроме честолюбия этих господ?