Коммандер

Он произнёс это отчасти потому, что у него адски болела голова и он не хотел слышать воплей и выкриков, а отчасти потому, что он не хотел привлекать лишнего внимания к уходу «Софи». К счастью, судно стояло фертоинг на двух верпах[60], расчаленных вдоль, поэтому не нужно было долго и медленно поднимать якоря, топчась вокруг шпиля под пронзительный визг скрипки. К тому же даже сравнительно трезвые матросы пока еще ни на что не годились, кроме самой легкой работы: серое зловоние пьяного рассвета несколько пригасило отважный британский дух лихих моряков. К счастью, Джек позаботился о починке, припасах и провианте (кроме этого проклятого последнего рейса за водой) еще до того, как он сам или кто-то другой ступил на берег. Он редко бывал так доволен, как теперь, когда кливер «Софи» наполнился ветром, а нос шлюпа увалился, указывая на восток, в сторону моря. Снабженное дровами, водой и нужными припасами судно понесло своего капитана обратно к независимости.

Час спустя они оказались в фарватере, оставив позади город с его зловонием и дымкой, впереди простиралось сверкающее открытое море. Бушприт «Софи» указывал почти точно в сторону белого зарева на горизонте, возвещавшего восход солнца. Ветер поворачивал к северу и при этом свежел. Часть ночных «трупов» понемногу зашевелилась. Вскоре их обольют из шланга, палуба приобретет свой надлежащий вид, и снова начнутся привычные судовые будни.

* * *

Атмосфера угрюмой добродетели сгустилась на «Софи», с трудом продвигавшейся на юго-запад в район своего крейсирования, преодолевая штили, неустойчивые бризы и встречные ветра. Ветер так капризничал, что, когда они оказались около небольшого острова Айре, расположенного за восточным мысом Менорки, тот упрямо маячил в северной части горизонта, то увеличиваясь, то уменьшаясь, но никуда не исчезая. В четверг весь экипаж созвали на палубу наблюдать за наказанием. Обе вахты выстроились с двух сторон опердека, с которого, чтобы освободить место, спустили на воду катер и баркас, буксируя их за кормой. Морские пехотинцы с традиционной для них аккуратностью выстроились в линию от пушки номер три в сторону кормы. Маленький квартердек был полон офицеров.

— Мистер Риккетс, где ваш кортик? — резким тоном спросил Джеймс Диллон.

— Забыл его, сэр. Прошу прощения, сэр, — прошептал мичман.

— Сейчас же наденьте его и не смейте появляться на мостике одетым несоответствующим образом.

Ринувшись вниз, юный Риккетс бросил виноватый взгляд на капитана, но на его хмуром лице не увидел ничего, кроме осуждения. Фактически взгляды Джека совпадали с мнением Диллона: поскольку эти бедняги подлежали порке, то были вправе ожидать, что наказание исполнят как положено — в присутствии всей команды, с офицерами в шляпах с золотым галуном и при шпагах, с барабанщиком, отбивающим дробь.

Генри Эндрюс, капрал судовой полиции, приводил осужденных одного за другим: Джона Хардена, Джозефа Бассела, Томаса Кросса, Тимоти Брайанта, Айзека Айзекса, Питера Эдвардса и Джона Сьюрела, все они обвинялись в пьянстве. Никто ничего не сказал в их защиту, никто из них и не оправдывался.

— Дюжину плетей каждому, — сказал Джек. — Если бы на земле существовала справедливость, то ты, Кросс, должен бы получить две дюжины. Такой ответственный парень, помощник констапеля, позор!

На «Софи» было заведено пороть на шпиле, а не на решётке. Виновные с мрачным видом выступали вперед, медленно снимали рубаху и устраивались на приземистом барабане шпиля. Помощники боцмана Джон Белл и Джон Морган связывали им запястья — скорее для проформы, чем по иной причине. Затем Джон Белл выпрямился и, помахивая плетью, которую держал в правой руке, посмотрел на Джека. Тот кивнул головой и изрек:

— Продолжайте.

— Один,— торжественно произнес боцман после того, как девять плетеных шнуров, просвистев в воздухе, обрушились на обнаженную спину матроса. — Два. Три. Четыре…