Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Слово (итал. «pedante», использовалось Монтенем, ок. 1580 г., «un pedante») первоначально означало «учитель» (и было, вероятно, связано со словом «педагог») — тип, который был высмеян в фарсах. В этом смысле его использовал Шекспир, а также в России восемнадцатого века Денис Фонвизин и другие (также в глагольной форме «педантствовать» — навязывать свое мнение и пустословить). В девятнадцатом столетии слово обретает различные дополнительные значения, вроде «тот, кто знает книги лучше, чем жизнь» и т. п. или «тот, кто тратит чрезмерные усилия на пустяки» (Оксфордский словарь английского языка). Это слово также применимо к людям, которые щеголяют своим эзотерическим знанием или применяют любимую теорию нелепым образом, без учета конкретных обстоятельств. Ученость без скромности или юмора — основной тип педантства.

Матюрен Ренье (1573–1613) так описывал педанта (Сатира X):

Il me parle Latin, il allègue, il discourt
.......................................................
[dit] qu'Epicure est ivrogne, Hypocrate un bourreau,
Que Virgile est passable…

<Он говорил со мной по латыни, приводил ссылки, рассуждал
............................................................................
[говорил], что Эпикур пьяница, Гиппократ — жесток,
Вергилий — посредственность… >.

(См. коммент. к главе Первой, VI, 8).

Мальбранш в начале восемнадцатого столетия в отрывке, упоминаемом в моем комментарии к Эпиграфу романа, говорит о педанте следующее (для него Монтень был педантом!):

«Внешность и видимость светского человека поддерживаются… двумя стихами из Горация… сказочками… Педанты те, кто кичится своею мнимою ученостью и кстати и некстати цитирует всевозможных писателей; кто говорит только для того, чтобы говорить и заставить глупцов восхищаться собою… [они] обладают обширною памятью и плохою рассудочною способностью… пылким и громадным воображением, но воображением непостоянным и необузданным»

<пер. Е. Смеловой>.

В целом определение Аддисона («Зритель», № 105. 30 июня 1711) оказывается самым близким к мысли Пушкина о поверхностном образовании Онегина:

«Человек, выросший среди Книг, и не способный говорить ни о чем ином, и есть… тот, кого мы называем Педантом. Но, по моему мнению, мы должны расширить этот Титул, и давать его каждому, кто не способен продумать до конца свою Профессию и путь Жизни.

Кто более Педант, чем любой столичный щеголь? Отними у него Игорные дома, Список модных красавиц и Отчет о новейших недугах, им перенесенных — и он нем».

См. тонкую защиту педантизма Хэзлиттом в «Круглом столе» (1817), № 22, «О педантизме»: «Всякий, кто до некоторой степени не является педантом, хотя и может быть мудр, не может быть очень счастливым человеком» и т. д.

«Пустой череп педанта, — говорит Уильям Шенстон, — вообще представляет собой трон и храм тщеславия» («Эссе о людях и обычаях» в Сочинениях [Лондон, 1763], II, 230).

Существует другая разновидность педанта — тот, кто вводит людей в заблуждение образцами «учености». Схолиаст, чрезмерно информативный и сверхточный в своих ссылках, может быть абсурден; но тот, кто стремится произвести впечатление количеством сведений, не беспокоясь о точности данных, которые он воспроизводит (или которые другие воспроизводят для него), и не заботясь о том, не ошибается ли его источник или наука — мошенник. Сравните в этой связи стихотворение Пушкина «Добрый человек» (ок. 1819 г.), написанное четырехстопным ямбом:

Ты прав — несносен Фирс ученый,
Педант надутый и мудреный —
Он важно судит обо всем,
Всего он знает понемногу.
Люблю тебя, сосед Пахом —
Ты просто глуп, и слава Богу.