Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Понимание комизма «ЕО», V, 7, также зависит от понимания читателем того, что эти важные и самоуверенные особы (существующие, конечно, везде и повсюду), которые считались миром моды «строгими судьями», были в действительности настолько невежественны, что легкое остроумие, проявленное в шутку современным молодым человеком, или его глубокомысленное молчание поражали их как преднамеренная демонстрация чрезвычайно точного знания.

Высказывалось предположение (см. коммен. к парижскому изданию 1937 г.), что «но» является типографской ошибкой, вместо «не»; это не объясняет, почему Пушкин сохранил «но» в следующих трех изданиях.

Стараясь, как всегда, превратить Онегина в образец возрастающей добродетели, Н. Бродский («Евгений Онегин» [1950], с. 42–44) пытается доказать фальшивыми картами отрывочно подобранного цитирования, что во время Пушкина, так же как и во времена Фонвизина, педант означал честного человека и политического мятежника. Конечно, это неверно.

⁸счастливый талант.Галлицизм. См., например, у Вольтера в «Бедняге»:

J'ai de l'esprit alors, et tous mes vers
Ont, comme moi, l'heureux talent de plaire;
Je suis aimé des dames que je sers.

<В то время я блистал остроумием, и все мои стихи
Имели, как и я, счастливый талант нравиться;
Меня любили дамы, которым я служил>.

⁹См. коммент. к главе Первой, IV, 12.

¹⁴Огнем нежданных эпиграмм.Еще один галлицизм. Ср.: «le feu d'une saillie» <«огонь остроумия»>.

VI

   Латынь изъ моды вышла нынѣ:
   Такъ, если правду вамъ сказать,
   Онъ зналъ довольно по-латынѣ,
 ⁴ Чтобъ эпиграфы разбирать,
   Потолковать объ Ювеналѣ,
   Въ концѣ письма поставить vale,
   Да помнилъ, хоть не безъ грѣха,
 ⁸ Изъ Энеиды два стиха.
   Онъ рыться не имѣлъ охоты
   Въ хронологической пыли
   Бытописанія земли:
¹² Но дней минувшихъ анекдоты,
   Отъ Ромула до нашихъ дней,
   Хранилъ онъ въ памяти своей.

^1–4Фраза может быть понята двояко: 1) «поскольку латынь вышла из моды, неудивительно, что Онегин мог разбирать лишь эпиграфы» и т. д. (и в этом случае «так» означало бы «поэтому»); 2) «хотя латынь и вышла из моды, все же он мог разбирать эпиграфы» и т. д. Первое толкование мне представляется не имеющим смысла. Знание латинских выражений, пускай небольшое, которое было у Онегина, отмечено скорее в противовес, чем в подтверждение первого толкования. Второе и, по моему мнению, правильное толкование содержит элемент юмора: «Латынь вышла из моды; и можете ли вы поверить, он действительно был способен разбирать общеизвестные выражения и говорить об Ювенале [в французском переводе]!» Ироническая перекличка с VIII, 1–2:

Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг.

Один из эпиграфов, который он смог бы разобрать, предваряет главу Вторую.

³Он знал довольно по-латыне.Должно быть «латыни».

⁵Потолковать об Ювенале.Пушкин использовал в качестве рифмы к слову Ювенал тот же глагол (несов. вид, ед. ч., 3 л. «толковал»), что и в самом первом изданном стихотворении «К другу стихотворцу» (1814).

Лагарп заметил в 1787 г. в «Лицее, или курсе древней и новой литературы»[9], цитируя переводчика Ювенала Жана Жозефа Дюзо: «[Ювенал], писал в мрачное время [ок. 100 г. н. э.]. Характер римлян настолько пришел в упадок, что люди не осмеливались произнести слово свободы» и т. д.

Жана Франсуа де Лагарпа (1739–1803), известного французского критика, чей «Курс литературы» служил учебником юному Пушкину в Царскосельском Лицее, не следует путать с Фредериком Сезаром де Лагарпом (1754–1838), швейцарским государственным деятелем и российским генералом, наставником Великого князя Александра, ставшего позднее царем Александром I.

Байрон в письме Фрэнсису Ходжсону от 9 сент. 1811 г. (в то время, когда Онегин заканчивал свое образование) пишет: «Я читал Ювенала… Десятая Сатира… — самый верный способ сделать свою жизнь несчастной…».