Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

   Но тѣ, которымъ въ дружной встрѣчѣ
   Я строфы первыя читалъ...
   Иныхъ ужъ нѣтъ, а тѣ далече,
 ⁴

 Какъ Сади нѣкогда сказалъ.   Безъ нихъ Онѣгинъ дорисованъ.
   А та, съ которой образованъ
   Татьяны милый идеалъ...
 ⁸ О, много, много рокъ отъялъ!
   Блаженъ, кто праздникъ жизни рано
   Оставилъ, не допивъ до дна
   Бокала полнаго вина,
¹² Кто не дочелъ ея романа
   И вдругъ умѣлъ разстаться съ нимъ,
   Какъ я съ Онѣгинымъ моимъ.

^3–4Иных уж нет, а те далече, / Как Сади некогда сказал.Сади [Муслихаддин Саади] — персидский поэт тринадцатого века. Русское «уж» по-английски выглядит ненужной добавкой; «а те» — грамматически точнее «тогда как те»; «далече» — редкое слово, более обычным, хотя и менее насыщенным, было бы сегодня «далеко» или «далёко».

До 1830 г. та же мысль четыре раза получала свое выражение в России.

1) В александрийской строке стихотворения малого поэта Владимира Филимонова (1787–1858), которое написано в 1814 г.: «Друзей иных уж нет; другие в отдаленье»[83].

2) В прозаическом эпиграфе (возможно, перевод с французского), который Пушкин предпослал своей романтической восточной поэме «Бахчисарайский фонтан»; он находил, что эпиграф «лучше всей поэмы». Вот он: «Многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече». Создается впечатление, что вторая фраза написана под воздействием строки Филимонова.

3) Последние две строки шестой строфы стихотворения Баратынского «Мара» (так называлось принадлежавшее поэту имение в Тамбовской губернии), — оно состоит из десяти четверостиший четырехстопным ямбом, рифмующихся abab, написано в 1827 г., однако полностью напечатано лишь в 1835 г. (под заглавием «Стансы» и без шестого катрена оно появилось в январе 1828 в журнале «Московский телеграф»). Шестой катрен, который Пушкин мог или не мог знать в 1830 г., читается (строки 21–24):

Я братьев знал; но сны младые
Соединили нас на миг:
Далече бедствуют иные,
И в мире нет уже других.

4) В черновике элегии (предположительно обращенной к Наталье Гончаровой), которая в своем окончательном варианте начинается строкой «На холмах Грузии…» и написана в 1829 г. во время поездки по Кавказу, Пушкин вычеркнул строфу, содержащую похожую словесную формулу (строки 9–12):

Прошли за днями дни. Сокрылось много лет.
       Где вы, бесценные созданья?
Иные далеко, иных уж в мире нет —
       Со мной одни воспоминанья[84]

.

Как можно убедиться, Баратынский переставил порядок высказываний во второй фразе пушкинского эпиграфа, «странствуют» заменил на «бедствуют», добавил «в мире» и «других» отнес к «нет в мире» («иные» и «другие» — по значению синонимы). Отметим также, что пушкинский стих в главе Восьмой, LI, 3, хотя размер тут такой же, как в катрене Баратынского, ближе скорее не к стихотворению этого поэта, а к эпиграфу, написанному самим Пушкиным семью годами ранее: «уже» дается теперь в усеченном варианте, «другие» заменено более изящным и отвлеченно звучащим «а те», глагол опущен, но во всем остальном это те же самые слова в прежнем порядке.

Четверостишие Баратынского относится к тем, кого он близко знал среди несчастных участников бунта в декабре 1825 г.: некоторые из них (пятеро) были казнены, другие страдали на каторге в Сибири, на границах с северным Китаем. Не приходится сомневаться, что эти строки, датируемые 1827 г., связаны с тем, что пушкинский эпиграф — в 1824 г. вполне невинный образец проникнутой томлением поэзии в псевдовосточном духе — приобретал специфичный политический оттенок в силу последующих событий[85]. В начале 1827 г. «Московский телеграф» напечатал статью критика Полевого «Взгляд на русскую литературу 1825 и 1826 годов» с подзаголовком «Письмо в Нью-Йорк к С. Д. П[олторацкому]». Правительственный агент (возможно, Булгарин) доносил, что в статье есть прозрачный намек на декабристов, и в самом деле такой намек явственен вот в этой фразе Полевого: «Смотрю на круг друзей наших, прежде оживленный, веселый, и часто, думая о тебе, с грустью повторяю слова Сади или Пушкина, который нам передал слова Сади: „Одних уж нет, другие странствуют далеко“». Так эпиграф к пушкинскому «Фонтану» (сохраненный в изданиях 1827 и 1830 гг., но опущенный в издании 1835 г.) приобрел дополнительное значение. Когда в 1832 г. Пушкин выпускал главу Восьмую «ЕО» отдельным изданием, читатели без труда постигали этот добавленный временем смысл.