В оригинале: špodium. Согласно любимой книге Ярослава Гашека «Научному словарю Отто» («Ottův naučný slovník»), см. комм., ч. 1, гл. 4, с. 56, костяной уголь, попросту пепел (Spodium), действительно использовался на сахарных заводах Чехии для фильтрации и обесцвечивания сусла. См. прямо противоположное пожелание Швейка: ч. 4, гл. 1, с. 264.
Карлинские (Фердинандовы) казармы. См. комм, выше на этой же странице.
С. 243
Фрагмент романа, заставляющий вспомнить о будейовицком анабазисе Швейка и латинской поговорке, служащей обоснованием его маршрутной стратегии и тактики. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 279.
«У Монтагов» (U Montágů) – старинная господа под арками северо-западаной галереи на современной Малостранской площади, увы, давно уже исчезнувшая без всякого следа. См. комм., ч. 3, гл. 3, с. 146.
Розделов (Rozdělov) – во времена Швейка поселок в пригороде Кладно. В наши дни – западный район города Кладно. От «Монтагов» до Розделова 30 километров на северозапад, и это направление диаметрально противоположно направлению на пражские Винограды, что ровно в десять раз ближе к «Монтагам», чем Розделов. Сама же описанная ситуация была знакома выпивохе и бродяге Гашеку очень хорошо и не понаслышке.
в оригинале Швейк с исключительной вежливостью «оникает»: А kdyby jim snad hrozilo nějaký nebezpečí. См. комм., Ч. 2, ГЛ. 2, c. 279.
С. 244
Хыров – см. выше комм., ч. 3, гл. 4, с. 223.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОРЖЕСТВЕННОЙ ПОРКИ
ГЛАВА 1. ШВЕЙК В ЭШЕЛОНЕ ПЛЕННЫХ РУССКИХ
С. 247
По поводу использования в оригинале русизма «фуражка»: furažce (v ruském plášti а ve furažce), как специфического обозначения именно русского армейского головного убора, отличного от австрийского кепи (Feldkappe, čepice), см. комм., ч. 1, гл. 3, с. 47 и ч. 2, гл. 1, с. 267.
Венгерское elet – жизнь. Baszom – см. комм., ч. 2, гл. 3, с. 414.
С. 248
Шумава – горные юго-западные районы Богемии, см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 331.
Смысл верен, но у Гашека буквально сказано следующее:
Rusky zajatec, kterému to Švejk vyprávěl, díval se na něho s plným porozuměním, že z celé řeči nerozumí ani slova.
Взгляд пленного русского, которому Швейк рассказывал эту историю, ясно выражал то, что он ни слова из всей речи не понял.