— Я куплю тебе такую. Даже лучше. Сейчас побегу и куплю. А эту верни дяде. — Павел швырнул куклу на диван.
Маша молчала. Чутье опасности пересилило в ней обиду. Лишь глазенки наполнились слезами.
Чингиз не шевельнулся. Казалось, его просто нет в комнате, казалось, одеяло покрывало муляж.
Татьяна сорвалась
— Убирайся! Все! Хватит! Или я тебя сейчас заколю этой вилкой! — Она схватила со стола вилку с широкой бронзовой ручкой.
Павел вцепился в край одеяла и сдернул его на пол.
Чингиз лежал, подтянув ноги к животу, сжав коленями ладони. Как ребенок. Открытыми глазами он рассматривал обои.
Павла явно обескуражила его безмятежная поза. И молчание… Но лишь на мгновение.
— Возьми Машу и выйди из комнаты! — заорал Павел. — Я подниму этого черножопого с постели! — В холщовых штанах, с какой-то замысловатой татуировкой на груди, он стоял, точно обугленный от ярости.
— Ну, блин, я тебе покажу, гад! — Татьяна сорвала телефонную трубку.
Павел ударил ее по руке, трубка упала на пол.
— Вот тебе телефон! — Павел вырвал из розетки шнур. — Вот тебе милиция!
Чингиз повернулся на спину.
— Что тут происходит? — проговорил он с усмешкой. — Таня, кто этот голый хулиган?!
Павел перешагнул через опрокинутый табурет. Еще мгновение — и он навалится на Чингиза. Татьяна схватила его за руку и потянула на себя.
— Беги, Чингиз! — крикнула она. — Беги в коридор!
— Почему я? — не меняя позы и тона, произнес Чингиз. — Ты хочешь остаться с этим дикарем? Ты больше не любишь меня?
— Умоляю тебя, Чингиз. Беги отсюда.
Татьяна была сильна, и справиться с ее цепкими руками Павлу не удавалось.
— Ну вот что! — Чингиз приподнялся на локтях. — Возьми ребенка и выйди отсюда. Мужчины будут разговаривать.
— Ты… ты на него посмотри! — опешил Павел. — Да я тебя сейчас с говном смешаю, падла!
— Кому я сказал?! — сорвался Чингиз. — Возьми Машу и выйди отсюда.
Татьяна знала Чингиза и поняла, что ей надо поступать именно так.
— Надеюсь, дядя подождет, пока ты это сделаешь, — добавил Чингиз прежним, спокойным тоном.
— Да, подожду, — прохрипел Павел.
Татьяна взяла на руки плачущую Машу и поспешила в коридор.
Оказавшись за дверью, она поставила Машу на ноги. Соседей — никого, все на дачах. Только Федоров дома, да толку от алкаша мало…
Приказав Маше идти на кухню и там сидеть, Татьяна опрометью бросилась к своей комнате.
Тишина, что исходила от дверей комнаты, ее обескуражила. Войти или переждать? Почему так тихо?
И когда раздался выстрел, Татьяна присела от страха. На мгновение ей показалось, что это не в комнате, это с улицы. Или со двора…
Она рванула дверь.
Горклый запах пороха ударил в ноздри.
Первым она увидела Павла. Тот стоял, прижавшись к боковине шкафа. Чингиз по-прежнему лежал на тахте в свободной, ленивой позе. В руках он вертел пистолет. Поодаль, на полу, валялся раскрытый чемоданчик-дипломат». По столу растеклось бледное пятно от расколотой вдребезги бутылки… На полу, под висящим на стене ковром, груда обрушенной штукатурки — пуля пробила ковер и ушла в стену.
— Этот болван думал, что я шучу, — произнес Чингиз. — Не поверил, что в армии я был ворошиловским стрелком… Извини, Танюша, небольшая пристрелка… Паша, друг, отойди от шкафа. Садись, давай поговорим по душам.
— Вот собака, вот собака, — приговаривал Павел деревянными губами.
— Я обижусь, Паша, ты все время меня оскорбляешь, — произнес Чингиз. — Вместо того чтобы расцеловать меня — я по-отечески отношусь к покинутой тобой девочке. Люблю оставленную тобой женщину. Ты нахал, Паша.
Татьяна захохотала. Истерично, громко, откидывая голову. Ухватилась за угол серванта и продолжала хохотать, глядя на Павла, на Чингиза, на груду штукатурки под ковром…
— Ой, не могу… Вот это фокус, — пробивалось сквозь смех. — Ты же мог его убить, к чертям.
Ее смех тронул улыбкой хмурое лицо Чингиза. Павел отлип от шкафа и присел на табурет, бормоча какие-то слова.
— Ты что же, Чингиз, с пистолетом ходишь? Я и не знала, — успокоилась наконец Татьяна. Она зашла в другую комнату, взяла рубашку Павла и, вернувшись, бросила ему на колени, швырнула под ноги туфли с носками. Павел натянул рубашку, просунул ноги в штиблеты. Вид у него был обиженный и высокомерный.
— Накорми человека, куда он пойдет голодным в выходной день, — сказал Чингиз. — А я еще поваляюсь, не выспался.
Татьяна взяла чайник и вышла в коридор. На кухне она застала Федорова, что топтался подле Маши. Вид у Федорова был перепуганный, тапки то и дело соскальзывали, и он, ворча, их нашаривал.
— Мама, Федоров говорит, что у нас стреляли, — проговорила Маша.
— Что?! — Татьяна вскинула брови.
— Я слышал. Это был выстрел. Я точно знаю. И я не пьян, — шамкал Федоров. — И в квартире никого, кроме нас с вами.
— Ах, вот что?! Да, я слышала, — прикинулась Татьяна. — Так это был выстрел?
— Самый настоящий.