Коммуна

Бедные друзья мои, вы проглядели, что красноречивее всех деклараций была сама революция, которая завершила бы свое дело победой, обеспечивающей освобождение: все так привыкли обращать взоры к 89-му и 93-му годам, что говорили языком того времени.

Но Версаль говорил еще более старинным слогом, принимая воинственные позы, за которыми чувствовалась ловушка.

Сначала провинция ни во что не ставила этот поток версальской лжи; тем не менее мало-помалу, капля за каплей она внедрялась в умы, пока не заполнила их.

Транснонэнский карлик[92] искусно пользовался временем.

Любопытно отметить некоторые из прокламаций этого отвратительного человека.

Та, что была обращена к правительственным чиновникам, в комментариях не нуждается:

По проказу исполнительной власти вы обязуетесь отправиться и Версаль и отдать себя в ее распоряжение.

По приказу правительства никакая корреспонденция, исходящая из Парижа, не должна быть ни отправляема, ни доставляема по назначению.

Вся исходящая оттуда корреспонденция, которая будет получена в ваших отделениях в виде ли закрытых писем из Парижа или же в каком-либо ином виде, должна неукоснительно направляться в Версаль.

И так как этот приказ провинциальными почтовыми отделениями исполнялся, то господин Тьер мог впоследствии обвинять Коммуну в перехватывании писем.

«Правительственная газета», распространяемая по всей Франции, разносила повсюду из Версаля следующие строки:

Правительство, избранное собранием, созванным на основе всеобщего голосования, много раз заявляло о своем намерении установить Республику.

Те, кто покушаются свергнуть его, принадлежат к числу людей, ищущих беспорядка, убийц, не останавливающихся перед тем, чтобы сеять ужас и смерть в городе, который может спасти лишь хладнокровие и уважение к законам.

Эти люди – несомненные агенты врага или сторонников деспотизма. Мы надеемся, что их преступления вызовут справедливое негодование парижского населения, которое сумеет расправиться с ними, как они того заслуживают.

Глава исполнительной власти А. Тьер

…Чтобы вновь пережить эту эпоху, надо перерыть груду документов, надо говорить языком этого прошлого, которое отстоит от нас на 26 лет, но давность которого кажется тысячелетней: такими ребяческими предрассудками обладали герои того времени, так дешево ценили они свою жизнь.

Центральный комитет счел своим долгом оправдаться от версальских инсинуаций.

Его называли тайным, хотя члены его выставляли свои имена на всех воззваниях.

Он не состоял из неизвестных людей, так как избран был голосованием двухсот пятнадцати батальонов.

Все, что было даровитого и дельного в Париже, примкнуло к нему.

Его членов называли убийцами, а они не подписали ни одного смертного приговора.

Более того, один из самых робких членов чуть не провел в Центральный комитет резолюцию, осуждающую убийство толпой Леконта и Клемана Тома. Только вмешательство Руссо помешало этому:

«Берегитесь осуждать народ, чтобы он, в свою очередь, не перестал доверять вам: во время революции доверия лишаются те, кто желает свалить с себя личную или групповую ответственность».

Правительство, убежав в Версаль, оставило все кассы пустыми; оно оставило больных в госпиталях, лазареты и кладбища без денег; все учреждения были развалены. Вар-лен и Журд[93] имели под руками четыре миллиона, но так как ключи были в Версале, а они не решались взломать кассы, то они обратились к Ротшильду с просьбой о кредите в миллион франков и получили эту сумму. Было роздано жалованье национальной гвардии, которая удовлетворилась 30 су на человека, так как верила, что эта жертва будет полезна отечеству.

Госпитали и все другие учреждения получили все нужное, и «убийцы-грабители» из Центрального комитета принялись наводить самую строгую экономию, которая и продолжалась, перейдя затем к «бандитам Коммуны», вплоть до конца.