Коммунальная страна: становление советского жилищно-коммунального хозяйства (1917–1941)

Нарком коммунального хозяйства РСФСР Н.П. Комаров в докладной записке во ВЦИК в апреле 1936 г. констатировал «особенно неудовлетворительно ведение хозяйства» в домах, принадлежавших промышленности. Убытки по этому жилфонду достигали крупных размеров. К этому времени примерно 35 % площади всего жилого фонда в городах составлял частновладельческий фонд, принадлежавший, главным образом, рабочим и служащим. Именно это жилье было наиболее изношенным (34 %). При минимальной потребности в кредите на ремонт этого фонда в 60 млн руб. в год Цекомбанк в 1935 г. выделил только 5 млн, а в 1936 г. повысил кредит всего до 10 млн руб. Однако, по мнению наркома, прирост жилой площади не соответствовал росту городского населения «не только в силу недостаточности капиталовложений, но, главным образом, вследствие систематического недовыполнения плановых заданий». Существовавшая система планирования жилищного строительства не обеспечивала горсоветам никакого влияния на объем и характер этих работ, особенно по линии ведомственного строительства. Снабжение строительства местными и центральными фондами было недостаточным, а стоимость ремонтных работ «чрезвычайно высока, вследствие кустарных методов работы». Квартирная плата не покрывала «нормальных потребностей домового хозяйства», что настоятельно диктовало, по мнению наркома, перестройку управления домовым хозяйством на началах хозрасчета[707].

Впрочем, ситуация с жилищным вопросом не улучшилась кардинально и во второй половине 1930-х годов. Некто А.Е. Кирпичников из Восточной Сибири в письме И.В. Сталину и М.И. Калинину в апреле 1937 г. задавался вопросом: «Только можно на картине увидеть, что, дескать, все строится общее: дома, общежития, бани и прочее. Строится ли это в самом деле?»[708]. Бывший красноармеец К. Страхов в письме В.М. Молотову 17 июня 1938 г. писал, что власть больше заботится о строительстве заводов, а «о нормальных жилищных условиях позабыто с 1928 года». Автор письма обращал внимание на «ужасы, о которых немедленно нужно знать Правительству»: сырые помещения, скученность живущих, безвыходное положение беременных женщин, «не имеющих жилья и проживающих годами у застройщиков, по углам, где только возможно». Он задавался вопросом о справедливости заявлений, «что благо народа превыше всего, как строчат газеты». По убеждению бывшего красноармейца, государство должно было обеспечить трудящегося жильем, и «право трудящегося требовать это»[709].

Не лучше обстояло дело и с состоянием жилого фонда. Так, накануне войны основная масса населения Астрахани (около 70 %) продолжала жить в домах старой постройки деревянного, саманного и глинобитного типов, не подвергавшихся ремонту на протяжении 20 лет, а пятая часть жилья была совершенно непригодна для проживания. Канализационное подключение имели всего 5 % домов, а водопроводное – 43 %. Подключение домов к газопроводу отсутствовало, а к центральному отоплению было подсоединено всего 3–4 % домов[710].

И в этой сложной ситуации власти пошли на ликвидацию целого жилищного сектора. На основании ст. 6 постановления ЦИК и СНК СССР «О сохранении жилищного фонда и улучшения жилищного хозяйства в городах» от 25 ноября 1937 г. советское правительство приняло постановление № 2077 «О порядке ликвидации жилищных кооперативов и их союзов, передачи их домов, дач, предприятий и имущества и расчета с пайщиками». Ликвидацию кооперативов предписывалось провести до 15 декабря 1937 г. с передачей всего имущества главным управлениям жилищного хозяйства наркоматов коммунального хозяйства союзных республик. Местные советы обязывались не позднее 10 декабря 1937 г. закончить организацию жилищных управлений, установить объем домовладений и назначить управляющих домами. Паевые взносы членов жилищностроительных и дачно-строительных кооперативов подлежали возврату: членам кооперативов, получившим жилую площадь, за вычетом амортизационных отчислений; членам кооперативов, не получившим жилье, полностью без всяких вычетов. Но вступительные взносы членов жилищно-арендных (жактов), жилищно-строительных и дачно-строительных кооперативов, а также дифференцированные паи членов жактов возврату не подлежали. Возврат паевых взносов был возложен на местные советы, предприятия и организации, к которым переходили строения. Паевые взносы возвращали в первую очередь невселенным пайщикам в течение 6 месяцев после издания данного постановления, а затем вселенным – до 1 января 1939 г.[711]

Понятно, что из-за жилищного кризиса устройство на завод воспринималось многими рабочими как реальная возможность получить комнату или квартиру. Правда, в 1927 г. право на ведомственную жилплощадь давалось рабочему только после 2 лет работы на предприятии, а в случае увольнения по инициативе администрации (за прогулы, разгильдяйство и иные провинности) рабочий терял право на жилплощадь[712].