Коммунисты

Позднее он узнал, что эта самая кассирша путалась с полицейским и, наслушавшись от него всякой всячины, вздумала показать, что она тоже, когда надо, не оплошает. Арест Нестора около середины апреля как будто не имел никакого отношения к этой истории, — впрочем, за ним, конечно, тогда же начали следить…

Смотри-ка, с горняцкого ученика сон как рукой сняло — он вовсю таращил глаза. У самого едва пушок пробивается, а как слушает! Что он говорит? — Так, значит, их все еще разыскивают: Артюра, Жака, Мориса… Вот дурачок! Вообрази, мне сказали, что они все находятся в Абвиле… Как, в Абвиле? Да, да, в Абвиле, миленький. Почему в Абвиле? Элуа покатывался со смеху. А у четвертого, который отлично понимал, почему именно в Абвиле, рожа была очень кислая.

Тут надзиратель отворил глазок. Что это у вас за базар? А ну-ка, марш двое в наряд на кухню!

* * *

В Карвене, в домике, не доходя боен и пройдя водокачку, Гаспар Бокет, его жена и оба брата, Феликс и Константен, собрались в этот вечер у приемника. В эфире была полная путаница, без конца меняли программу передач. В Карвене, конечно, слушают Лилль, который транслирует парижскую центральную станцию. Частных передатчиков почти не слышно. Еще были Брюссель и Люксембург. С этими теперь покончено. Катрин любила возиться по хозяйству и слушать музыку. А сегодня несколько раз повторили сообщение: «Музыкально-художественные передачи по французским станциям на средних волнах отменяются, за исключением иностранных передач и французского радиожурнала. Количество музыкально-художественных передач увеличивается по радиостанции „Париж“»…

Это значит, что музыки больше не услышишь! Радиостанцию «Париж» на длинных волнах невозможно слушать, такой в приемнике поднимается грохот. Видимо, дела из рук вон плохи. Придется послушать их радиожурнал в половине восьмого вечера. Потому что ложиться надо не позже восьми часов…

А радиожурнал передал вечернюю сводку на 21 мая: «В районе к северу от Соммы противник продолжал оказывать давление, в результате чего его передовые части достигли Амьена и Арраса…»

Арраса! Все переглянулись. Катрин схватила Гаспара за руку. Братья разом заговорили, и продолжение передачи пропало. Прислушались уже, когда передавали речь председателя совета министров в сенате.

«Отечество в опасности…» Никогда еще Рейно не обращался ко всей стране с такими словами, с такими явными поползновениями на искренность… Совершенно очевидно, что Поль Рейно играет сейчас ва-банк. Все поймут, что он говорит правду. Это позволит ему, как и в речах, обращенных только к парламентариям, ввернуть именно те слова, которые бьют в определенную цель… А кроме того, он противопоставляет свою беспощадную откровенность уклончивым гамеленовским сводкам и тем вызывает нужную психологическую реакцию. В эти дни Поль Рейно, за неимением другого оружия, постоянно прибегает к психологии.

«…Вследствие чудовищной неосмотрительности, за которую виновные понесут наказание, мосты через Маас не были взорваны. По этим мостам прошли танковые дивизии противника. Предварительно авиация противника подвергла бомбардировке наши дивизии, разбросанные на большом расстоянии, не защищенные с флангов и не подготовленные к такого рода атакам. Этим объясняется происшедшая катастрофа, полный разгром армии Корапа…»

Вся Франция глубоко перевела дух у радиоприемников. Конечно, мучительно и страшно слышать такие слова из уст сладкогласого премьера, но все-таки это, как-никак, объяснение. Люди ломали себе голову, ничего не понимая: что такое — наша армия разбита, враг стремительно наступает?.. а теперь выясняется, что это результат чудовищной неосмотрительности, за которую виновники понесут наказание. Это все меняет. Средство жестокое, но оно вызывает должную реакцию.

В действительности же все мосты через Маас были взорваны. Причины, по которым немецким танкам удалось форсировать Маас, не так просты: ответственность за это несет не только Корап, но и те, кто не учел опыта войны в Польше, иначе говоря — все высшее командование, а также тот, кто отрицал значение танков для прорыва и считал, что Арденны неприступны, и кто не понесет наказания, кого Рейно ввел в правительство, — маршал Петэн. Значит, Рейно солгал? Нет. Он верил в то, что говорил. Гамелен и Вейган в один голос уверяли его, что мосты через Маас не были взорваны, и, будучи психологом, он пробует на Франции то психологическое средство, которое два дня назад привело его самого к следующему выводу: ух! Так все-таки легче…

«Сегодня в восемь часов утра командование сообщило мне, что Аррас и Амьен заняты неприятелем. Как мы допустили это?»