Коммунисты

Что это — отказ в просьбе или конец аудиенции? Ватрену не оставалось ничего другого, как встать и уйти. Он обратился к министру только потому, что они давно были знакомы, а Монзи… возможно, что другие его лучше знают. Дело в том, что с тех пор, как Мандель стал министром внутренних дел, гонение на коммунистов усилилось, а к мерам против французских гитлеровцев все еще только готовились. Столько людей дрожали при мысли, что ученик Клемансо возглавит министерство внутренних дел, так как на словах Мандель всегда был за преследование «Аксион франсез», «Же сюи парту», дориотистов, кагуляров. А теперь, когда он пришел к власти, все свелось к пересмотру полицией прежних дел и к новым гонениям на коммунистов, у которых в сентябре и октябре были произведены обыски, не давшие повода к репрессиям. Арестовывали направо и налево, без всяких объяснений. Франция в опасности, неужели вам этого не достаточно? Решение об эвакуации заключенных, принятое 16 мая под влиянием паники, кроме всего прочего, было вызвано переполнением тюрем в Парижском районе. Извлеченные из-под спуда старые списки подозрительных привели к ряду недоразумений: защитники арестованных дориотистов вдруг узнавали, что их подзащитных судят как коммунистов, потому что откуда-то выкопали их прежние дела, не приведенные в ясность. Даже Пелетье, давнишнего друга папаши Робишона, Пелетье… этого заклятого врага Советов, присяжного спорщика на всех коммунистических митингах, завзятого синдикалиста, всегда выступавшего против стачек, потому что он все их считал политическими… даже его зацапали, когда он выходил из типографии на Елисейских полях, где работал наборщиком. Он защищался что было мочи, так как вообразил, будто его преследуют за то, что в сентябре он подписал вместе с Фланденом и Деа обращение пацифистов. Оказалось совсем не то! На него в 1924 году было заведено дело, где он значился коммунистом с пометкой «опасный». В общем, когда люди заявляли протест, им говорили, что в такое трудное время жаловаться на всегда возможные ошибки не приходится: лучше арестовать десять невиновных, чем упустить одного коммуниста. С 16-го числа встала настоятельная необходимость очистить Париж от таких людей; опасность все еще угрожает столице, совершенно незачем оставлять на свободе элементы, в любую минуту готовые сыграть на несчастье Франции. Особенно важно отнять у них средства воздействия: типографии, ротаторы, запасы бумаги… все, что они могут использовать для своей пагубной политики, если придут немцы.

— И учтите — не всегда же полиция ошибается.

За последние дни Тома Ватрен слышал это рассуждение раз двадцать. Он решил, что в конце концов ему наплевать, каковы тайные умыслы Монзи. Он повидает Монзи. К вечеру он хотел вернуться на дачу. Ядвига очень беспокоилась, когда он застревал в городе. Итак, он позвонил к Монзи и попросил принять его. Ему назначили прийти в пять часов. Ой, значит, затянется! Ватрен позавтракал в том самом бистро, где они с Ядвигой встретили в прошлый раз жену Флоримона Бонта и жену Сесброна. Потом он подумал, что у него есть время заглянуть к госпоже Виснер. По дороге он зашел в игрушечный магазин на улице Риволи: заводной поезд для Боба… Может быть, Монетта уже велика для кукол? Но вон та уж очень забавная!

Сесиль выглядела плохо, такая худенькая, и глаза усталые. Ватрен встревожился. Он восхищался нежной заботой этой красивой женщины о детях Ивонны. — Они вас, верно, утомляют. Почему бы вам не отправить их на недельку на дачу, к Ядвиге? Я тут принес игрушки… — Конечно, детям бы это доставило большое удовольствие. Но Сесиль не хочет расставаться с ними. — Нет, ни за что. Если им нужно будет на воздух, я с ними уеду… Единственно, что меня удерживает, — это мысль об их матери… — Ватрен сказал очень серьезно, что, по его мнению, судя по разговорам… вот и министр только что говорил… рассчитывать на то, что политических заключенных оставят в Париже, нельзя, и если госпожа Виснер собирается уезжать, то лучше не откладывать — и из-за нее самой и из-за детей. Достаточно вспомнить, что творилось 16-го, во время паники. Если такое повторится, можно ждать всего: и повального бегства, и столпотворения на вокзалах, на дорогах! Словом, он советовал ей уехать. Она была очень встревожена сообщениями с фронта. Впрочем, все были встревожены. Всех потрясла речь Рейно в сенате: Амьен, Аррас… Но у госпожи Виснер, видимо, были особые причины для того, чтобы сообщения оттуда… — У вас на фронте есть близкие? Верно, брат… — Она смущенно засмеялась. — Никки! Извините, но об этом даже смешно подумать. Слава богу, Никки еще слишком молод.