Коммунисты

Уже в тот четверг, с самого утра, стало ясно, что долго это не протянется. И тут Занта принялись осаждать всякого рода беженцы, умоляя его прибрать в школьный подвал товары, которые они привезли с собой на телегах и в автомобилях самых различных марок. У одного беженца был мотоцикл, весьма, впрочем, похожий на военный, и парень так приставал к Занту, что тот согласился поставить мотоцикл в построенный позади школы сарайчик, где хранился пожарный насос и кишка. Все эти богатые люди уже целую неделю притворялись бедняками. Они не хотели трогать свои запасы провизии — ведь пришлось бы поделиться с соседями. А такие разве поделятся?..

Старухе Титине пришлось очень туго. Ее домишко был в той же стороне, где жили Дебре, и как раз когда она отлучилась, Буа-Блан оказался перерезанным на две части. Тогда она явилась к Занту. И все твердила: хорошо, что мать ее умерла, не дожив до такой беды. Только одно ее расстраивало: может быть, покойница, пребывая на небесах, видит, что творится в Буа-Блан? Так что уж лучше не следовать ее примеру. Жители сидели по домам, прятались в подвалах. За школой между корпусами пивного завода установили пулеметы. Бой шел по берегу канала. Со всех сторон пылало пламя пожаров. Та-та-та-та, бух-бух-бух! Солдаты чуть не падали с ног от усталости и все хлебнули коньяку — это, пожалуй, понятно, но были среди них и такие, которые злобились на всех и вся, на гражданских, на беженцев, готовы были поджечь весь мир. Наглотавшись порохового дыма, они под конец утоляли жажду «молоком от бешеной коровки»[721] и совсем ошалели. Они у всех требовали документы и всем грозили: сейчас расстреляем. Ясно, налакались коньяку. Буйство их утихомиривалось всегда одним и тем же способом: поблизости падал снаряд, и тут уж кто прятался за стенку, кто плашмя бросался на землю, кто опрометью бежал в подвал. В то утро на пункт принесли еще двух раненых. Вернее сказать, один уже был покойник — прожил минут десять, не больше. У другого неизвестно что: раздроблены ноги и, кроме того, так тяжело дышит, как будто на грудь ему обрушился целый дом. Помощь ему оказать не могли: врач уже улетучился, а старший санитар, корчивший из себя профессора, только растерянно смотрел на раненого. Сложная игрушка человек! И хрупкая. Легко ломается. Если даже у него нет открытой раны, врачи все-таки узнают, чтò у больного внутри разладилось, для этого у них есть разные штуки. Вставляют, например, себе в уши резиновые трубочки стетоскопа… А тут вот наверняка переломы берцовых костей. Может, следовало бы сделать вытяжение? Санитар как раз был специалистом по части вытяжения. И он объяснил своим сослуживцам, как с помощью операции вытяжения выравниваются кости при переломах ног. У самой пятки делают под ахиллесовым сухожилием прокол стальной иглой, продергивают сквозь него «стремя», а к нему посредством блока привязывают груз, укрепив этот блок на спинке кровати. Нет, вы послушайте, что он городит! Начнем мы возиться с иглами да блоками, а боши как раз и нагрянут.

Очевидно, боль от раздробленных костей превосходит все муки, какие только можно вообразить себе. Раненый, чуть дотрагивались до его ног, на которых осколки костей, словно острие ножа, прорывали кожу, а бинты уже заскорузли от крови и гноя (Фу ты, грязь какая! Ну и перевязали!), — раненый этот, очнувшись, начинает выть диким голосом от нестерпимой боли, белеет как полотно и снова проваливается в небытие… Да уж, наверно, он много крови потерял, оттого лицо словно восковое! Хоть бы вода на пункте была. Нет ни спирту, ни иоду, так хоть вода была бы. А ее тоже нет. Впрочем, ее и вскипятить-то не на чем. Интересно, кто этот парень? Подобрали его вместе с тем покойником: они взорвали дом у канала — как раз когда немцы вошли в дом. Только вот какое дело. Чтобы взрыв наверняка удался, они в тот раз очень уж долго ждали. Говорю «в тот раз» потому, как они, кажется, специалисты: это они в воскресенье утром взорвали мост около крепости. Надо поглядеть его документы… Слушай, запах какой от него! Уж не гангрена ли? Как по-твоему?

«Бломе Бернар — сапер второго класса; профессия в гражданском состоянии — католический священник».

— Фу ты, чорт! — сказал санитар.

* * *

На стадионе в Энен-Льетаре вторые сутки держат людей, которых пригнали из Курьера, Уаньи и Либеркура. Ночь они провели под открытым небом на ветру, вместе с пленными англичанами, с которыми немцы обращались как с собаками, да еще издевались над ними — заставляли делать всякую черную работу, называя их при этом «милордами», и демонстрировали французам, как они гоняют милордов: ведь мы пришли избавить вас от милордов.