Читаем Коммунизм как Религия полностью

Бертран Рассел понял, что инстинкт власти лежит глубже стремления к наживе, что без равенства в доступе к власти правящий слой всегда найдет средства, сохраняя иллюзию равенства, создать для себя значи­тельные преимущества. Первородный грех большевизма он усмотрел в разрыве с разумом, в догматическом принятии на веру большого числа недоказуемых и неопровержимых постулатов, в создании вокруг еретиков атмосферы нетерпимости. «Религиозная вера тем и отличается от науч­ной теории, что хочет возвестить вечную и абсолютно достоверную ис­тину, в то время как наука всегда предположительна, — читаем в книге Рассела “Религия и наука”, — сам ее метод не допускает полного и окон­чательного доказательства» [17, 135]. Столкновение с революционным опытом не заставило английского философа отказаться от научной ус­тановки в пользу более эмоциональной религиозной установки. Есте­ственно, он хотел, чтобы коммунизм зародился в более прозрачных и гу­манных обстоятельствах и основывался на убеждении, но он не смог объяснить, что заставит благополучных людей в него поверить и как про­стое улучшение старого мира создаст новый. В отрыве от религиозной установки коммунизм не работает, по природе своей он не может выте­кать из ориентированного на познание разума. Он зарождается и уми­рает в стихии веры.

Большевики правы: революцию нельзя совершить, не принося в жер­тву разум, даже если она делается от имени разума. Рассел также прав: коммунизм нельзя построить насильственными методами. Однако предла­гаемая им альтернатива (построение коммунизма в процветающей стра­не) не выглядит реалистичной. Октябрьская революция не опьянила авто­ра «Практики и теории большевизма»; он наблюдал ее протекание как бы извне. Трезвому человеку действия опьяненных видятся чрезмерными. Даже их ближайшие последствия, не говоря уже об отдаленных, ужаса­ют его. Опьяненным же, наоборот, странными кажутся суждения трезво­го человека об их поступках. Для них эти поступки ничтожны; состояние перманентного опьянения позволяет им видеть только сияющую цель. Они думают, что их действия не имеют иной логики, нежели логика цели, возвышенный характер которой не отрицает и Рассел. Люди, пребыва­ющие в столь разных состояниях, лишены возможности понимать друг друга. Аргументы скептика в лучшем случае убедят внуков революцио­неров, да и то в том случае, если пагубные последствия революции от­разятся на их судьбе.

Вывод философа предсказуем: «Я вынужден отвергнуть большевизм по двум причинам: во-первых, потому что цена, которую должно заплатить человечество за достижение коммунизма большевистскими методами, более чем ужасна; во-вторых, я не убежден, что даже такой ценой можно достичь результата, к которому стремятся большевики» [18, 89].

С этим вердиктом трудно не согласиться. Проблема, однако, в другом: если большевизм является прежде всего религией, то может ли религи­озный идеал в принципе быть реализован средствами разума? Чем в этом смысле коммунистический идеал отличается от христианского, в отноше­нии которого Рассел проявлял куда больший скептицизм?[15]


То, что в своей брошюре скептичный философ предложил альтернатив­ный проект построения коммунизма, такой же знак времени, как и Ок­тябрьская революция. В глазах Рассела коммунизм, в отличие от христи­анства, не был исключительным достоянием веры; в нем жила остаточная научность, позволяющая сформулировать условия его аутентичной реа­лизации. И пусть условия эти оказались невыполнимыми, сама потреб­ность в реализации коммунистической утопии симптоматична.

В брошюре «Почему я не христианин» Рассел объявил «христианскую религию в своей церковной организации... главным врагом нравственно­го прогресса в мире» [17, 110], в большевизме же он осудил неадекват­ные методы осуществления возвышенного идеала, который следует тем не менее попробовать осуществить иными, более гуманными методами.


ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН. ТОПОС УТОПИИ

В самом названии текста Вальтера Беньямина — «Капитализм как рели­гия» — заложен новый взгляд на капитализм, но проявляется новизна не сразу, а вырастает, как обычно бывает у этого автора, постепенно, скла­дываясь из отдельных фраз, из накопления деталей и достаточно конкрет­ных наблюдений.

Перейти на страницу:

Похожие книги

16 эссе об истории искусства
16 эссе об истории искусства

Эта книга – введение в историческое исследование искусства. Она построена по крупным проблематизированным темам, а не по традиционным хронологическому и географическому принципам. Все темы связаны с развитием искусства на разных этапах истории человечества и на разных континентах. В книге представлены различные ракурсы, под которыми можно и нужно рассматривать, описывать и анализировать конкретные предметы искусства и культуры, показано, какие вопросы задавать, где и как искать ответы. Исследуемые темы проиллюстрированы многочисленными произведениями искусства Востока и Запада, от древности до наших дней. Это картины, гравюры, скульптуры, архитектурные сооружения знаменитых мастеров – Леонардо, Рубенса, Борромини, Ван Гога, Родена, Пикассо, Поллока, Габо. Но рассматриваются и памятники мало изученные и не знакомые широкому читателю. Все они анализируются с применением современных методов наук об искусстве и культуре.Издание адресовано исследователям всех гуманитарных специальностей и обучающимся по этим направлениям; оно будет интересно и широкому кругу читателей.В формате PDF A4 сохранён издательский макет.

Олег Сергеевич Воскобойников

Культурология