– Ничего другого в гараже не нашлось, – говорит он, радуясь возможности свалить вину на другого. Похоже, неудачи других придают ему силы, и сержант с удовольствием рассказывает о возрасте машины, неудовлетворительном отоплении и неудобных сиденьях.
Но затем, когда мы покидаем квартал и направляемся к больнице, я принимаю другое решение и прошу О’Ши ехать на Юстон-роуд. Мы поворачиваем у вокзала Кингс-Кросс и останавливаемся перед лентой ограждения, которой перетянута улица. Впереди гостиница «Авива», при свете дня чуть более респектабельная, чем была ночью, а перед ней, как это казалось издалека, ползают тараканы, но вблизи выясняется, что это патрульные полицейские, которые, кутаясь от холода, бродят, согнувшись в три погибели, ища что-то в снегу.
Этим делом занимается Уинстэнли, и, должно быть, это она стоит перед дверями гостиной, скрестив руки на груди, безжалостным взглядом наблюдая за копанием в снегу, говоря что-то одному из своих подручных, который слушает ее, почтительно кивая. Внешность у нее что надо: высокая, стройная, в стильном коротком черном пальто; несомненно, она прекрасно смотрится по телевизору. Я долго думал о предстоящем столкновении – о том, как убедить Уинстэнли, что мы можем заниматься этим делом вместе. Но теперь, увидев ее, я полон глубокого пессимизма. В том, как она держится, есть какая-то несгибаемость, которая мне не нравится, да и подбородок ее тревожит меня своей твердостью.
Время от времени порывами налетает новый снег – напоминание от темных туч, снова тихо собирающихся над головой, – но высокие форменные ботинки на шнуровке великолепно подходят для жидкой каши под ногами, а то, что остается, втаптывается в грязный мокрый асфальт.
Заходил ли я в эту гостиницу вчера вечером? Узнал ли я, что Эми прячется здесь? Я не выхожу из машины; сижу и смотрю, как Уинстэнли обозревает свое царство и своих подданных…
– Сэр, вы будете выходить? – спрашивает О’Ши.
Я уже успел забыть о том, что он сидит рядом.
– Подожди немного, – говорю.
На противоположной стороне улицы я замечаю двух мужчин и женщину. Мужчины снимают большой камерой полицейских, ведущих поиски, а женщина пытается разговорить констебля, дежурящего в оцеплении. Местные телевизионщики, я в этом уверен. Вряд ли этим уже занимаются общенациональные каналы. Вот когда станет известно о второй медсестре… Интересно, сколько информации обнародовано к настоящему времени? Можно не сомневаться, Уинстэнли устроит выразительную пресс-конференцию. Это очень полезно для послужного списка.
– В первом участке я работал вместе с вашим отцом, – вдруг говорит О’Ши. – В Энфилде.
Я со страхом гадаю, должен ли помнить сержанта по старым временам. Пол частенько приглашал своих сослуживцев домой в гости. Я жду то, что обыкновенно следует дальше – каким замечательным человеком был мой отец, как те, кто работал под его началом, были готовы умереть за него, как жаль, что он вот так ушел со службы, – но О’Ши говорит просто:
– Вы мне его напоминаете, сэр.
Он не раскрывает свою мысль, и я не знаю, как к этому отнестись. О’Ши имел в виду то, как Пол работал в полиции, или то, как из нее ушел? Я решаю остановиться на позитиве и бормочу слова признательности.
Казалось, О’Ши только ждал разрешения продолжать, потому что теперь он откашливается.
– Год назад, когда я только пришел в Кэмден и впервые увидел вас, я решил, что вы полный мерзавец. – Очевидно, вид у меня удивленный, потому что О’Ши поспешно добавляет: – Не поймите меня превратно. Я увидел, как вы устроили разнос констеблю Пейну, облажавшемуся во время облавы. Вы были совершенно правы: Пейн сработал жутко небрежно. И если он после этого собрал свои вещи – что ж, скатертью дорога. Как вы сказали, его, наверное, просто нельзя было брать в полицию.
Опять фрагмент моего прошлого, который я не знаю. Спешу сменить тему.
– Что тебе известно об Уинстэнли?
– Немногое, – говорит О’Ши, потирая руки, чтобы согреться. – У меня есть пара приятелей, работавших с ней. И то, что я слышал, не впечатляет.
Я предлагаю ему продолжать, но тут его и уговаривать не надо.
– Мнит себя умной, но это не так. Конечно, это можно сказать про многих следователей. Но упорно поднимается вверх. Знает, как карабкаться по лестнице.
Я говорю, что мы можем уезжать, и, когда О’Ши поворачивает ключ в замке зажигания, бросаю последний взгляд на гостиницу с цепочкой копошащихся перед ней тараканов.
Я приезжал сюда, чтобы попытаться спасти Эми Мэттьюс?
Никаких воспоминаний.
Никаких воспоминаний.
Абсолютно никаких.
До того как я поступил в Управление столичной полиции, Пол грозил, что убьет меня своими собственными руками, если я стану полицейским, и Джерри всегда утверждал, что он действительно имел это в виду, – Джерри, бывший мне отцом в большей степени, чем мой родной отец. Он помог мне подать документы без ведома Пола, а после того как меня приняли, переговорил с ним. После этого разговора Пол заявил, что по-прежнему хочет убить меня, но раз уж я стал полицейским, он позаботится о том, чтобы я, мать-перемать, не опозорил славную фамилию Блэкли.