Я ответил, что разберусь с этим сам.
Тем не менее, хотя тогда я этого и не знал, отец пристально следил за моим продвижением по службе и всеми моими наградами. Я узнал об этом случайно, после того как он перебрался в свое «доступное жилье» в жилом фургоне. До того Пол продолжал жить в своем старом доме в Пиннере, в котором вырос я. Так получилось, что мы с Лорой купили себе дом на соседней улице. Почему – не знаю. Нельзя сказать, чтобы у меня были какие-то чудесные воспоминания, связанные с этим местом. Но я знал этот район, и дом был выставлен за хорошую цену.
Потом, когда Полу пришлось продать свой дом, я привез к нему в его новый фургон коробки, которые он отдал мне на хранение. Пол был занят готовкой, поэтому я принес коробки в спальню и там увидел на кровати старый кожаный портфель, открытый. Внутри не было ничего, кроме вырезок из местных газет, фотографий, ксерокопий свидетельств моей карьеры. На какое-то мгновение я ощутил необычайную гордость. Пол следил за моими успехами. Несмотря ни на что, он уважал то, чего я добился. Но затем до меня дошло, что он сделал. Он выбросил все, оставив только три-четыре дюйма вокруг моей фамилии. Отец хранил только мою фамилию – единственное во мне, чему я был обязан не себе самому.
Это я помню.
При свете дня больница выглядит еще более осунувшейся, чем в темноте. Прямоугольные ярусы бетона и стекла, когда-то, должно быть, казавшиеся чистыми и современными, теперь смотрятся обветшалыми и суровыми.
Мы находим Бекса в приемном отделении, где в воскресенье в восемь часов сорок минут утра почти никого нет. Невзирая на швы на лице и на руках, Бекс пребывает в замечательном настроении. Он снова напоминает мне большого лохматого пса, полного энергии и жаждущего поиграть. Бекс справляется у меня, как я себя чувствую. Я, как могу, стараюсь убедить его в том, что со мной всё в порядке, хотя на самом деле мне жутко хреново. Однако также меня беспокоит Бекс. Он весь на взводе и очень переживает по поводу Кристал.
– Как у нее дела? – спрашиваю я.
– Все хотят узнать, как она перенесла операцию.
– Я имею в виду, она в безопасности?
– У ее палаты дежурит вооруженный охранник из девятнадцатого отдела, как вы и просили.
– Хорошо. Круглые сутки?
– Три восьмичасовые смены. Нельзя даже пописать сходить без охраны, шеф.
– Пусть так будет и дальше.
– И еще одно: мы установили ее настоящее имя – Шэннон Элизабет Пауни. – Похоже, он очень этим доволен.
Мне отчаянно хочется пройти в отделение неотложной помощи и провести свое собственное расследование, поэтому я отсылаю Бекса и О’Ши выяснить как можно больше информации о двух медсестрах.
Это странно – вернуться в отделение неотложной помощи рано утром. Окон на улицу нет, поэтому яркие люминесцентные лампы под потолком точно такие же, как и были, но действующие лица сменились. Женщина лет шестидесяти обхватила голову руками. Родители-индусы причитают над ребенком. Подобно жертвам преступления, все эти люди были уверены в том, что полностью контролируют свою жизнь, – и вдруг они испугались, что это не так.
А как насчет меня? Чего боюсь я? Того, что мой собственный рассудок восстает против меня. Остановившись у входа, я собираюсь с духом. Мне нужно собраться, иначе я отдам победу продажному полицейскому, убийце, чьего имени даже не знаю.
Детектива-сержанта, который, как сказал Джерри, расследует нападение на меня, нигде не видно, но я и не ожидал, что он до сих пор тут. Если честно, я рад тому, что его нет. У меня хватает проблем и без необходимости отвечать на его вопросы, что я делал здесь поздно вечером.
Подхожу к женщине в регистратуре и спрашиваю результаты моего обследования. Она предлагает мне присесть. Я уже достаточно наждался. Поэтому говорю:
– Кто обыкновенно занимается этим?
– По-разному. Может, радиолог. Может, нейрохирург. – У нее певучий голос. Я предполагаю, что она родом из Латинской Америки.
– Где я могу их найти?
Она очаровательно улыбается.
– Вам все равно придется дождаться своей очереди.
Получив отпор, я сажусь. Впереди сидит мужчина, тощий, как удочка; он качается взад и вперед, стонет, бормочет себе под нос и трет плечи – я не могу сказать, то ли это молитва, то ли деменция. Затем открывается дверь в приемный кабинет, как это было и вчера вечером, и выходит супружеская пара, спорящая. Медсестра – теперь это молодая девушка – стоит с листком бумаги, готовая назвать следующую фамилию. Однако прежде чем она успевает это сделать, я подхожу к ней, демонстрируя уверенность в себе, которой, уверен, у меня нет.
– Сэр? – говорит медсестра. – Вас вызывали? У нас порядок.
– Я знаю порядок, – говорю я и прохожу прямиком в кабинет.
Медсестра спешит следом за мной.
– Сэр, вы должны ждать, когда вас вызовут.
– Полиция. – Я протягиваю свое удостоверение. – Мне нужен нейрохирург.
– Сегодня нейрохирург не дежурит. Есть только внештатный психиатр. Но вы не можете пройти просто так. – Она показывает на комнату ожидания.
Из кабинки слева появляется врач в белом халате с медицинской кюветой в руках.
– Это он? – спрашиваю я, указывая на него.