– Это сложно объяснить словами, – Дели запнулся, размышляя, как лучше ответить. – Всеобъемлющий, перманентный разум, существовавший всегда, сотворивший все, что мы наблюдаем… Только разум не в нашем понимании. Как работает эта форма мышления мы даже вообразить не в состоянии…
– Ну так, и как он появился, этот сверх разум? – Ларом уставился на Дели. – Ты сказал, что все рождается и умирает. Значит и он должен был родиться?
– Это другое. Это нематериальная система мышления. Он как бы сам создал себя… Если абстрактно изъясняться, то была когда-то только мысль, блуждающая в пустоте. Постепенно она разветвлялась на множество других, пока однажды их не стало так много, что они сплелись в некий аналог сознания, и как только это произошло, сознание это задумалось о своем одиночестве, посреди ничего… И начало рисовать миры и жизнь в них, – то, что мы наблюдаем, как материальную среду. И так, в ходе экспериментов, все пришло к нынешней модели Вселенной.
– Не понимаю… – Уитс как-то мрачно улыбнулся. – А мысль эта первая откуда взялась?
– Вот ты дотошный! Теперь я вспоминаю, почему мы стали друзьями, – ответил улыбкой Арон. – Я и сам далеко не все понимаю…
– А с нами, что будет? Нас тоже раскрошит на атомы?
– Можно и так сказать. Сознание вне физической формы, без привязки к источнику, – мозгу, рассыпается. Но частичка тебя, волна, энергия, или, если угодно, душа, сохранит свою уникальность, сольется в одно целое с другими, замешается и после проявится в новых обличиях… Так что где-то, когда-то родится человек, или иная разумная сущность, в энергетическом коде которой будет содержаться немного тебя.
Арон внимательно рассматривал застывшее лицо друга, размышлявшего над услышанным.
– Ты ведь сам все видел во время сеанса, – произнес Дели, предугадывая ход мыслей Уитса. – В погоне за бессмертием вы растеряли всю суть. Этот мир пахнет пластиком. Вы живы, но жизни тут нет.
Ларом удрученно закивал головой.
– Все же порой тут бывало весело…
– Не спорю, – согласился Арон. – Но испытывал ли ты здесь хоть раз, хотя бы долю тех эмоций, что бушевали в тебе на Земле? Ни одна игра не принесет ничего подобного.
Двери арсенальной разъехались в стороны. В помещение быстрым, твердым шагом вошел встревоженный Люк. За ним проследовали Калин, Синай и Кай.
– Что здесь происходит? – Люк метался взглядом между расслабленным выражением лица Дели и напряженным Уитсом, вызвавшим их через коммуникатор. – Роб, зачем тебе оружие?
– Нет смысла объяснять, – спокойно ответил Арон и приставил к виску пистолет. – Я дарю вам всем умиротворение. Да и себе, пожалуй, тоже. Эта миссия чрезмерно затянулась…
– Стой!
– Давай поговорим! Ты просто устал!
– Это не выход!
Посыпались испуганные выкрики.
Калин выскочил вперед, развел руки в стороны, медленно приближаясь к Дели, успокаивающе произнес:
– Только не горячись. Мы поможем во всем разобраться.
Арон дружески улыбнулся.
– Это можно решить только так. – после встретился взглядом с Уитсом. – Беги к модулю. Проживи вкусную, сочную жизнь напоследок.
Задорно подмигнул левым глазом и тут же выстрелил себе в голову, оставив в той сквозное отверстие с запеченными, оплавленными краями. Безжизненное тело повалилось на оружейный ящик, пистолет с грохотом запрыгал по каменной плитке.
Синай охнула, обхватив бледными, тонкими пальцами затылок. Люк и Калин громко выругались. Кай замер, потеряв дар речи.
Над головой Арона заплясала маленькая черная точка с рванными краями. Она стала расширяться, выбрасывая во все стороны длинные извивающиеся хлысты, щелкавшие и рассыпавшиеся пеплом.
– Это еще что за хреновина? – пораженно прошептал Калин.
Точка уже увеличилась до размеров футбольного мяча, вибрируя и пульсируя, ее всклокоченные края растекались по пространству, будто язва, поглощая все вокруг.
Люк снял винтовку с крепления на стене, ловко пробежал пальцами по ручке активации, вскинул к плечу и выстрелил в непонятный, пугающий объект. Ничего не изменилось. Мощные заряды просто растворились в чернеющем, расползающемся пятне.
Уитс, вырвавшись из оцепенения, рванул к выходу, стремглав промчался по темным коридорам к модулю. Запыхавшись, дрожащими пальцами запустил программу погружения. Запрыгнул в капсулу и растекаясь в мягких силиконовых подушках, захлопнул крышку саркофага.
Комната Бога.
Преисполненный благочестивым дурманом, аромат фимиама обволакивал ноздри, проникал сквозь расширенные, размягченные поры истомленной кожи старца; взъерошенные, седые, одинокие волосы на висках которого покачивались в теплых дуновениях золотистых опахал.
Окружение терялось в слепящем янтаре. Золотые чаши и солнечный алтарь, отблески помпезного паникадила, свисавшего прямо с небес, – все плавилось в глазах медовыми вспышками.
Некто все это созерцающий, не имевший сомнений в помыслах, убеждениях, в подлинности своего предназначения, ощущавший себя молодым храбрым юнцом, вытянулся стрункой перед златистой купальней, оцепленной слугами, с благоговейным, преданным трепетом вздымавших пестрящие цветами благородных металлов веера.