Комната Джованни

Вдоль тротуаров на целые кварталы тянулись навесы, под которыми грудами лежали лук-порей, капуста, репчатый лук, апельсины, яблоки, картошка, цветная капуста. Здесь же можно было увидеть рыбу, сыр и только что освежеванные туши. Просто не верилось, что все это когда-нибудь будет съедено. Но через несколько часов все это исчезнет в ненасытном чреве галдящей вокруг нас парижской толпы. А галдели уже со всех сторон: и спереди, и сзади, то утомляя, то радуя слух – вокруг нашего такси стоял немыслимый гвалт, и шофер с Джованни ему вторили.

В будни парижская толпа, как правило, одета во все голубое, а по воскресеньям обычно щеголяет в невероятно праздничном черном платье. Перед нами мелькал этот голубой человеческий муравейник; люди с повозками, ручными тележками, фургонами, переполненными до краев корзинами. Они, конечно, поносили нас почем зря. Какая-то краснолицая тетка, тащившая корзину с яблоками, прокричала Джованни, шоферу, всему миру – привычное «cochon»,[34] на которое шофер и Джованни сразу же отозвались, завопив что есть мочи, хотя почтенная торговка уже скрылась с глаз, и они вряд ли когда-нибудь вспомнят, какую похабщину она отпустила на их счет. Мы с трудом пробивались сквозь толпу, потому что никто не сказал шоферу, где остановиться. Шофер и Джованни довольно быстро нашли общий язык, обмениваясь весьма нелестными соображениями по поводу языка, интимных привычек, чистоплотности и нравов парижан. Жак и Гийом тоже обменивались соображениями весьма недоброжелательными, обсуждая достоинства каждого проходившего мимо мужчины.

Мостовая была скользкой от полусгнивших листьев и пищевых отходов, которые нарочно кидали прямо под ноги. Попадалось на глаза множество писсуаров, прилепленных к стенам и углам домов. Всюду попадались маленькие жаровни, кафе, ресторанчики и прокуренные насквозь бистро, похожие на тесные забегаловки, где помещались только полки с бутылками да оцинкованная стойка. И повсюду мужчины – молодые, старые, среднего возраста, весьма эффектные, несмотря на режущую глаз пестроту их одежды и весьма потасканную внешность. А женщины – уродливые, не умеющие считать и взвешивать, скуповатые и нетерпеливые, но с лихвой покрывающие эти недостатки криками и воплями; впрочем, они не так уж уродливы. Я не представлял себе, что здесь можно жить, но Джованни, видно, узнавал знакомые места и очень радовался.

– Я знаю тут одно заведеньице, – бросил он шоферу, – très bon marché.[35]

И сразу же принялся объяснять, где оно. Оказалось, что шофер там частенько встречался со своими приятельницами.

– А где это заведение? – нетерпеливо спросил Жак. – Я думал, мы едем в…, – и он назвал другое место.

– Вы, конечно, шутите, – презрительно заметил Джованни, – это заведение очень дорогое и очень плохое, там бывают одни туристы. Мы же не туристы, – добавил он и, обратившись ко мне, сказал:

– Когда я только приехал в Париж, работал здесь в Les Halles, и довольно долго. Nom de Dieu, quel boulot.[36] Не приведи господь попасть туда еще раз.

Мы ехали по улицам, а он смотрел на них с грустью, которая казалась немного притворной.

– Скажи ему, кто тебя оттуда вытащил, – раздался голос Гийома.

– Ах, да, – сказал Джованни, – вот мой спаситель, мой patron.

Он с минуту помолчал, потом спросил Гийома:

– А вы не раскаиваетесь, что взяли меня? Я вас не огорчаю своей работой, вы мною довольны?

– Mais oui,[37] – ответил Гийом.

– Bien sûr,[38] – со вздохом протянул Джованни и, насвистывая, опять стал смотреть в окно.

Мы подъехали к удивительно чистому кафе. Такси остановилось.

– Ici,[39] – сказал шофер.

– Ici, – эхом отозвался Джованни.

Я потянулся за бумажником, но Джованни резко схватил меня за руку и подмигнул, давая понять, что платить полагается этим паршивым старикам. Он открыл дверь и выскочил на тротуар. Гийом и не собирался доставать свой бумажник, и Жак расплатился за всех.

– Ну и ну, – протянул Гийом, глядя на дверь кафе.

– Ручаюсь, что тут мы обязательно подцепим какую-нибудь заразу. Ты, может, отравить нас решил?

– Вы же не на улице станете есть, – сказал Джованни, – у вас больше шансов отравиться в каком-нибудь шикарном заведении, куда вы ходите, которое лишь с виду чистенькое и пристойное, mais, mon Dieu, les fesses,[40] – он ухмыльнулся. – Fais-moi confiance.[41] И с чего бы мне вас отравить? Лишусь работы, а я как раз недавно понял, что жить мне не надоело.

Джованни улыбался, а Жак и Гийом переглянулись, но понять их взгляды я все равно не смог бы, даже если бы и очень старался. И Жак, подталкивая нас вперед, как малолетних детей, заметил с ухмылкой:

– Чего попусту спорим? Не торчать же нам тут на холоде. Не поедим, так выпьем. От коньяка микробы дохнут.

И вдруг Гийом просиял – он прямо преобразился, будто под рубашкой у него был спрятан шприц с наркотиками, который в назначенный час автоматически впрыснул их ему в вену.

– Il у a des jeunes dedans,[42] – сказал он, и мы вошли в кафе.