Читаем Комната Джованни полностью

В конце длинной извилистой улицы темнели деревья бульваров, соломенные стулья были свалены в кучу прямо перед кафе. В небе чернел громадный каменный шпиль Сен-Жермен-де-Пре. Мы с Хеллой считали его самым величественным шпилем в Париже. Эта улица вела к Сене и петляла к Монпарнасу. Я не раз гулял по ней, спускался с Хеллой к реке, часто и без Хеллы, совершая вылазки к девочкам Монпарнаса. То утро было совсем недавно, а кажется, будто прожил его не я, а кто-то другой. Мы поехали завтракать в район Les Halles.[31] Вчетвером влезли в одно такси, уселись чуть ли не на колени друг к другу, отчего Жак и Гийом распалились и позволили себе несколько похотливых и неприятных выходок. Их похотливость была особенно отвратительной, потому что не объяснялась невоздержанностью, просто она была явным выражением презрения к нам и к самим себе. Их распирало, они исходили слюной и не скрывали, до чего им хочется меня и Джованни; от этого я страшно бесился. Но Джованни, откинувшись к окну, легонько обнимал меня за плечи, как бы говоря, что мы скоро отделаемся от этих стариков. Пускай исходят слюной, нам плевать, утирать их рожи не наше дело. Когда мы проезжали по мосту, Джованни сказал мне:

– Смотри, как Париж ворочается в постели. Трогательная старая шлюха.

Я посмотрел в окно, краем глаза заметив четко очерченный профиль Джованни. От усталости и мутного света, льющегося с неба, лицо его было серым.

Сена казалась вздувшейся и желтой. На набережных – ни души. У причалов на привязи покачивались барки. Город на острове, изнемогая под тяжестью нависшего собора,[32] разбегался перед нами сотней улиц. И на фоне жемчужно-пепельного неба, расплываясь в утреннем тумане, мелькали крыши парижских домов, великое множество больших и маленьких, разноцветных и прекрасных дымовых труб. Над Сеной клубился туман. Он размывал очертания бесчисленных деревьев и контуры камней, скрадывая уродство спиралеобразных аллей и улиц, заканчивающихся тупиками, недобрым духом витал над людьми, спящими под мостами. Вот один вынырнул из-под моста и понуро поплелся дальше, грязный и одинокий.

– Одни крысы вылезают из нор, другие приходят на их место, – заметил Джованни. Он мрачно улыбнулся, посмотрел на меня и, к моему удивлению, взял меня за руку и сжал кисть.

– Ты когда-нибудь ночевал под мостом? – спросил он. – Или, может, у вас в Америке там есть мягкие перины и теплые одеяла?

Я не знал, отдернуть мне руку или нет, и решил, что лучше ничего не делать.

– Пока не ночевал, – ответил я, – но, видно, придется. – Меня не сегодня-завтра выкинут из гостиницы.

Я сказал это небрежно, с улыбочкой, давая понять, что хорошо знаю об этом, но не хочу, чтобы Джованни держался со мной, как с равным. Он сжимал мне кисть, и я почувствовал, что мои слова прозвучали слишком неуверенно, но ничего другого не смог придумать. Ведь что-нибудь добавить значило окончательно расписаться в своей неустроенности. Я освободил руку, которую держал Джованни, сделав вид, что хочу достать сигарету. Жак щелкнул зажигалкой и протянул ее мне.

– Где вы живете? – спросил он у Джованни.

– О! – отозвался Джованни. – Очень далеко отсюда. Почти за городом.

– Он живет на жуткой улице, неподалеку от Nation,[33] – вставил Гийом, – там обитает торговая шваль с детьми, похожими на грязных поросят.

– Тебе они не попадались в нежном возрасте, – заметил Жак, – тогда они напоминают кого угодно, только не поросят; к сожалению, слишком скоро вырастают, – и, снова обратившись к Джованни, добавил: – Вы живете в гостинице?

– Нет, – ответил Джованни, – и в первый раз было заметно, что он чувствует себя немного не в своей тарелке, – я живу в комнате у одной старой девы.

– Прямо с ней?

– Нет, – сказал Джованни и улыбнулся, – где она живет, я не знаю, но если бы вы увидели мою комнату, вы бы поняли, что женщин в ней не бывает.

– Я бы с удовольствием заглянул, – сказал Жак.

– Как-нибудь мы устроим для вас вечерушку, – ответил Джованни.

Он говорил так вежливо и просто, что пресек дальнейшие расспросы, но я тем не менее с трудом сдержался, чтобы не спросить его еще кое о чем. Гийом бегло окинул взглядом Джованни, который, насвистывая, смотрел в окно. Последние шесть часов я раздумывал, как мне поступить, и, наконец, решение было найдено: как только мы окажемся наедине в кафе, я расстанусь с Джованни навсегда. Я скажу, мне просто надо сказать ему, что он ошибся в выборе и что мы можем быть только друзьями. Правда, я не мог поручиться за то, что сам не ошибся в выборе, превратно истолковав поведение Джованни, и стыдился предположения, что по собственной глупости выдам себя. Я понимал, что попал в ловушку, и, как ни изворачивайся, час исповеди пробьет, и мне вряд ли тогда удастся отвертеться. Можно было, конечно, выскочить из машины, но это безусловно выдало бы меня.

Когда мы очутились у заваленных мусором бульваров и непроезжих улочек Les Halles, шофер спросил, куда нас везти.

Перейти на страницу:

Все книги серии Terra-Super

Под сенью Молочного леса (сборник рассказов)
Под сенью Молочного леса (сборник рассказов)

Дилан Томас (Dylan Thomas) (1914–1953) — английский РїРѕСЌС', писатель, драматург. Он рано ушел из жизни, не оставив большого творческого наследия: немногим более 100 стихотворений, около 50 авторских листов РїСЂРѕР·С‹, и множество незаконченных произведений. Он был невероятно популярен в Англии и Америке, так как символизировал новую волну в литературе, некое «буйное возрождение». Для американской молодежи РїРѕСЌС' вообще стал культовой фигурой.Р' СЃР±орнике опубликованы рассказы, написанные Диланом Томасом в разные РіРѕРґС‹, и самое восхитительное явление в его творчестве — пьеса «Под сенью Молочного леса», в которой описан маленький уэльский городок. Это искрящееся СЋРјРѕСЂРѕРј, привлекающее удивительным лиризмом произведение, написанное СЂСѓРєРѕР№ большого мастера.Дилан Томас. Под сенью Молочного леса. Р

Дилан Томас

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман