Комната из листьев

Воровство, грабеж, с применением насилия или без оного, – это колонистам было понятно, поскольку в большинстве своем они были каторжниками, отбывавшими срок именно за эти преступления. Но за пределами поселений происходило нечто другое. Урожай сжигали, а не крали; домашнюю скотину убивали, но не ели; из хижин уносили одежду, которая самим аборигенам не была нужна. В глазах поселенцев это служило доказательством того, что местные племена – неразумный, неразвитый, злобный народ. Как иначе объяснить такое нелогичное поведение?

Инструкции Уайтхолла оставались неизменными: кровопролития по возможности не допускать. Аборигенов, если это осуществимо, заключать под стражу и решать с ними вопрос как с любыми другими преступниками. Мушкеты заряжать дробью, а не пулями, – чтобы навести страху, ранить, но не убить. Но Дурак Законченный исполнение инструкций охотно передал на усмотрение своих командиров, а обитатели ферм сами решали, как им защищаться.

Для моего мужа назначение командующим гарнизоном Парраматты было лишь частью разработанного им стратегического плана, но вскоре стало ясно, что в этот раз он просчитался. До сей поры исполнение воинских обязанностей не требовало от него каких-то особых затрат времени и энергии. Теперь же они грозились полностью поглотить его жизнь.

Как командующий гарнизоном Парраматты мистер Макартур должен был реагировать на нападения и разграбления отдаленных ферм. После каждого набега он был вынужден посылать солдат по следам преступников, хотя никто не питал иллюзий относительно успеха этих операций, ибо аборигены не стояли на месте, дожидаясь, когда их схватят. На защиту наиболее уязвимых ферм откомандировывались отряды солдат, но ведь туземцы были не слепые и, если видели военных, атаковали где-нибудь в другом месте.

Однако следовало соблюдать определенный порядок действий, создавать видимость, что ситуация под контролем. Мой муж был постоянно занят, перемещая отряды солдат с одного места на другое и пытаясь угадать, где следует ждать очередного нападения. Существовала опасность, что беглые каторжники объединятся с аборигенами, присовокупив к их копьям свои мушкеты. Обстановка напоминала тлеющий костер, который не раздували, но и не гасили, и это отнимало у мистера Макартура все больше сил и времени, которым он мог бы найти более выгодное применение.

Он отказывался удостоить происходящее названия «война». Это просто беспорядочные злонамеренные вылазки дикарей, утверждал мой муж, абсолютно бессмысленные и тщетные. Конечно, военные, подобные ему, под словом «война» подразумевали несколько иное. В их традиции отсутствие боевых порядков и сражений по всем канонам военного искусства имело другое название: измена. А те, кто виновен в измене, снисхождения не заслуживают.

Как бы то ни было, мой муж заверил меня, что не намерен лишаться сна из-за опустошительных набегов, совершаемых, как он выражался, голыми дикарями. Парраматте ничего не угрожает, говорил мистер Макартур, пренебрежительно отмахиваясь от нападений на фермы.

– Подумаешь, пусть сожгут несколько мелких хозяйств, – добавил он. – Мы не можем защитить каждую хижину, каждый клочок поля с пшеницей. Но я забочусь о будущем, моя дорогая. Помяните мое слово, Пемулвуй и его разбойники недолго будут отнимать наше время.

В тоне мужа прозвучало раздражение, что заставило меня взглянуть на него, но он лишь раздвинул губы в натянутой елейной улыбке.

Бурраматтагалы

Мне сказали, что в первые недели после основания Парраматты между колонистами и племенем бурраматтагалов начали завязываться добросердечные отношения. Возникла торговля: хлеб и солонина обменивались на рыбу. Но в какой-то момент дружбе пришел конец: один из каторжников уничтожил каноэ аборигенов, и торговля прекратилась.

Несколько семей из племени бурраматтагалов еще жили вокруг нас – на тех землях (их площадь постоянно сокращалась), которые еще не были пожалованы колонистам, и потому аборигены, обитающие на них, не считались нарушителями границ чужих владений. Эти люди избрали тактику, отличную от той, к которой прибегал Пемулвуй: они просто старались быть невидимыми. Порой у кромки воды на берегу реки, когда в ней было много угрей, случалось видеть двух-трех мужчин с пиками для ловли рыбы и группы женщин с детьми, охотящиеся на крабов среди мангровых деревьев. Мне хотелось подойти к ним поближе и поздороваться. Я надеялась, что те фразы на местном наречии, которым обучил меня мистер Доуз, бурраматтагалы поймут. Но они всегда издалека замечали меня и растворялись в лесу раньше, чем я достигала того места, где они находились. Меня там встречала только колышущаяся листва. Мы были два народа, населявших одно и то же пространство, но жили каждый сам по себе, словно соседей вовсе не существовало.