Комната из листьев

Он пытливо посмотрел на меня. Однако мой вопрос был продиктован не подозрительностью. Мне просто непонятен был смысл фразы «утомленные погоней», а фраза «вслед за ними» вообще не поддавалась осмыслению.

Но, видимо, я ступила на территорию, куда, по мнению мистера Макартура, мне заходить не следовало.

– Простите меня, мистер Макартур.

Если я хочу узнать больше, нужно рассеять холодный воздух.

– Вы поймите, мы здесь слышали стрельбу, и, естественно, я хочу знать все.

Знать все. Я придала своему тону беспечность, словно знать все о стрельбе для меня было не более важно, чем знать все о цене за фунт свинины в военно-продовольственной лавке.

– Конечно, – согласился мой муж. – И вы узнаете все.

Он искоса посмотрел вверх, будто обращался к угловой части потолка.

– Пемулвуй был в ярости, – стал рассказывать он. – Пригрозил, что пронзит копьем первого, кто посмеет к нему подступиться. И бросил-таки копье в одного из солдат.

Слова «в ярости» и «бросил копье» мистер Макартур произнес бесцветным тоном, лишая эти сочные образы яркости, делая их такими же обыденными, как «кратковременный дождь» или «погожий денек».

Бросил-таки копье в одного из солдат. Если б Пемулвуй хотел ранить или убить этого солдата, тот был бы ранен или убит, но мистер Макартур об этом ничего не сказал. Меня не покидало ощущение, что я пытаюсь разглядеть картину сквозь пелену густого тумана. Пемулвуй бросил копье в солдата. Это представить было нетрудно, равно как и его ярость. Но что заставило Пемулвуя бросить копье, и чем его ярость была вызвана?

– Сэр, позвольте поинтересоваться, – обратилась я к мужу, – почему Пемулвуй был в ярости? Ее спровоцировали какие-то действия или слова? Некий раскрывшийся обман или нарушенное обещание?

Таким же бесцветным тоном, как у мистера Макартура, я пыталась усыпить его бдительность в надежде, что он расскажет больше.

– Господи, женщина! – вскричал он. – Откуда мне знать, что на уме у дикаря? Вы допрашиваете меня прямо как прокурор!

Он плеснул себе еще вина из графина, точно до краев, отпил глоток.

– В самом деле, дорогая. – Мой муж выдавил из себя смех. – Вы же не даете мне слова вставить. Как же вам отвечать?

– Мистер Макартур, согласитесь, все это очень странно.

– Дорогая моя, – елейным голосом заговорил он. – Вы живете здесь без тревог и забот, как и должно быть. Но тем из нас, кто ежедневно по долгу службы вынужден иметь дело с аборигенами, известно, что это неразумные существа.

Я молчала, хотя теперь уже была почти уверена в том, что муж разыгрывает спектакль. Не торопясь, он глотнул еще вина и аккуратно поставил бокал на стол.

– Пемулвуй своими действиями инициировал конфликт, и мы были обязаны продемонстрировать аборигенам превосходство нашего стрелкового оружия.

Наконец-то картина прояснилась. Солдаты выстроились в боевой порядок и, держа на изготовке заряженные ружья, ждали команды «Огонь!». Когда Пемулвуй метнул копье, команда была отдана. Человеком, которому они подчинялись.

Мой муж был военным. А профессия военного, по крайней мере, теоретически, сопряжена с необходимостью убивать. Но пока мы не перебрались в Парраматту, для него воинская служба ограничивалась такими понятиями, как военная форма, субординация и карьерный рост. До сей минуты, пока я не услышала из его уст «превосходство нашего стрелкового оружия», я никогда не задумывалась о кровавой стороне его профессии.

Возможно, сам он не нацеливал ружье. Сам лично не давил пальцем на послушный металлический язычок, выпуская свинцовый шарик, который пробивал плоть и дробил кости человека. Но именно его голос отдал команду: «Огонь!». Решение принимал он. Оно могло быть и другим.

Я представила, как мой муж, человек, который каждую ночь сливается со мной в интимной близости, отдает этот страшный приказ, и у меня сдавило горло.

– Сколько убитых?

Как непривычно прозвучало это слово!

– Убитых? Сколько убитых? Пять или шесть. И несколько раненых.

– А Пемулвуй? – спросила я. – Тоже убит?

Муж приподнял бокал и затем осушил его.

– Пемулвуй жив, взят в плен, – ответил он. – В него всадили семь дробин. Он сейчас в госпитале, под охраной.

Мистер Макартур вытер рот, бросил салфетку рядом с тарелкой и, откинувшись в кресле, сложил руки на груди.

– Черный генералиссимус у нас в руках, поэтому я убежден, дорогая, что дикари больше не будут доставлять нам неприятности.

Ледяной холод

На следующее утро я пошла на место вчерашних событий. Можно только догадываться, что здесь произошло на самом деле. Вход в госпиталь охраняли солдаты, – только это и было необычно. На траве, на камнях, на земле – никаких следов того, что случилось накануне.

Неоспорим был один-единственный факт: кто-то стрелял. Я сама слышала.