Комната на Марсе

На прямом участке дороги на подходе к бурой низине в пейзаж вторгались нефтепроводы и нефтяные вышки, оси которых беспрерывно крутились. За вышками был пыльный рыжий перелесок и ферма с двумя пальмами перед домом, а дальше дорога раздваивалась. Эти две пальмы с густой, лохматой кроной выделялись своим экзотическим шиком, вроде инуитских сапог.

На дне долины температура была на двадцать градусов выше, а в воздухе висел тяжелый запах удобрений. Больше не было видно ни апельсиновых деревьев, ни нефтяных вышек, только линии электропередачи и миндальные рощи, тянувшиеся ровными длинными рядами до самой тюрьмы.

Как и во всех тюрьмах Калифорнии, перед Стэнвиллской тюрьмой реяли три флага: государственный, штата и ВП/ПБВ[33]. Флаг ВП, служивший напоминанием о солдатах, пропавших во Вьетнаме, всегда угнетал Гордона, поскольку эта война стала позорным поражением для США. Все военнопленные наверняка были давно мертвы, и в любом случае никто не собирался возвращаться за ними, но тюремные надзиратели в любом исправительном учреждении упрямо поднимали флаг в их честь. Теперь, когда захватывали военных, все было по-другому. Многие из них служили по контракту, и им отрубали головы в прямом эфире. Президент Буш заявил по телевизору, что он строит больницы и школы для граждан Ирака. Бамперы большинства машин, припаркованных у Стэнвиллской тюрьмы, украшали желтые ленточки[34].

Освоить тюремную планировку было непросто. Все эти одно- и двухэтажные строения из шлакобетона, стоявшие поодаль друг от друга на обширном пространстве из грязи и бетона, опоясанные завитками колючей проволоки, казались Гордону одинаковыми. Он проходил через три электронных двери, чтобы попасть в свою классную комнату, представлявшую собой вагон без окон, рядом с техническими мастерскими и центральной кухней. Из кухни постоянно несло прогорклым жиром, перекрываемым только едкой вонью растворителя из автомастерской, где стояли в ряд джипы надзирателей, которые заключенные перекрашивали втридешева.

У Гордона был пропуск в эту часть тюрьмы, но жилые блоки и прогулочные дворы были для него закрыты, за исключением одного тюремного блока во дворе «А», 504-го, где он мог работать с заключенными из камер смертниц и карцера.

Гордон поначалу панически боялся камер смертниц, но оказалось, что они совсем не похожи на видения из его кошмаров. Он представлял себе железные решетки, средневековые картины безысходности. Но эти маленькие камеры с белыми стальными дверьми, снабженными стеклянными окошками, имели современный вид и были автоматизированы. Всего было двенадцать камер, по одной женщине в каждой, и узкая длинная комната со столами и швейными машинками за решеткой. Надзиратели открывали решетчатую дверь и пускали Гордона к ученицам, с каждой из которых он общался один на один, пока другие шили или вязали грубые коврики за столами рядом. Бетти Ля-Франс, не входившая в число учениц Гордона, всегда настаивала на разговоре с ним, а за вышиванием включала фоновую музыку на своем приемнике, который брала с собой из камеры. Эти женщины также делали поздравительные открытки, стараясь подражать фирменному стилю печатной продукции – лучшие из них напоминали открытки, продающиеся в магазинах подарков, с любезными напутствиями, набранными нейтральным шрифтом. Женщины могли свободно выходить из своих камер, пахнувших освежителями воздуха и устланных самодельными ковриками, вероятно, чтобы вызвать ощущение личного пространства и хоть какой-то пользы от их ручного труда, помимо перемалывания времени.

Они называли его голубчиком, пупсиком и красавчиком. Голубчик его вымораживал. Так называет Раскольникова старая процентщица Алена Ивановна перед тем, как он приводит в исполнение свой план и убивает ее, – во всяком случае, такое обращение выбрал переводчик романа на английский язык. Голубчик.

В карцере, располагавшемся над камерами смертниц, не было общей комнаты, и женщины не имели возможности для общения, кроме перекрикиваний. Они орали друг другу из камеры в камеру, дразнили надзирателей и просто шумели, чтобы как-то отвлечься. Гордон ждал в маленьком кабинете, пока к нему не приводили очередную ученицу, звеневшую цепями, и сажали в клетку, чтобы он провел урок. Именно так он познакомился с Роми Холл, которая теперь училась в его классе. Что он сразу отметил в ней – она смотрела ему в глаза. Многие из этих женщин смотрели ему в плечо или за спину. Они всячески избегали встречаться с ним взглядом. К тому же она сохранила привлекательность, несмотря на обстоятельства. Широко поставленные зеленоватые глаза. Губы бантиком, как говорят про такие, верхняя соблазнительно нависает над нижней. Ее губы как бы говорили: верь этому лицу. Но лицо говорило: я не то, чем кажусь. У нее была правильная речь, и читала она выразительно. Впрочем, ему не было дела до этого. Как не было дела ни до какой из женщин Стэнвилла.