Комната с привидениями

Когда проводник-немец умолк, я подождал еще в надежде услышать чьи-либо мнения об этой странной истории, но никто не нарушил тишины. Я оглянулся — и в недоумении увидел, что проводников нет: все пятеро ушли так бесшумно, как будто призрачная гора поглотила их в свои вечные снега. Сейчас я был отнюдь не склонен сидеть один в этом страшном месте, на холодном ветру, да и где бы то ни было, сказать по правде, не хотелось сидеть в одиночестве. Так что я вернулся в монастырский зал и, убедившись, что американец еще не передумал рассказывать биографию достопочтенного Ананиаса Доджера, выслушал ее до конца.

Комната с привидениями [40]

Мистер Гудчайлд, по два часа кряду и с немалым упорством глядя в окошко «Ланкастер инн», начал не без тревоги замечать, что в нем просыпается желание заняться каким-нибудь делом. В конце концов он решил изучить здешние края с вершин всех холмов в округе.

Вернулся он к ужину, румяный и сияющий, и поспешил поведать Томасу Айдлу о своей прогулке. Томас, в то время лежавший на диване и читавший книгу, выслушал его с большим терпением и спросил, неужели его друг в самом деле отмахал пешком столько миль, чтобы забраться на холмы и обозревать оттуда окрестности.

— Видишь ли, мне любопытно, — добавил Томас, — как бы ты ко всему этому отнесся, если бы то была необходимость.

— Тогда другое дело, — сказал Фрэнсис, — тогда бы это была работа, а так вроде как развлечение.

— Развлечение! — воскликнул Томас Айдл, давая понять, что ни во что не ставит ответ друга. — Развлечение! Перед вами человек, который регулярно лезет из кожи вон и подвергает свое тело колоссальным нагрузкам, словно вздумал в ближайшее время выйти на ринг и сразиться за звание чемпиона, а сам при этом кричит: «Развлечение! Развлечение!» — Томас Айдл пробуравил свой ботинок презрительным взглядом. — Ты не умеешь развлекаться, не понимаешь даже смысла этого слова. Ты решительно любое занятие способен превратить в работу.

Сияющий Гудчайлд благодушно улыбнулся, а Томас все не унимался:

— Ей-богу, я не шучу! Для меня ты просто чудовище, так и знай. Ты ничего не делаешь по-людски. Если простого человека захлестывают чувства, то ты проваливаешься в их пучину. Если кого-то можно изобразить бабочкой, то тебя — только огнедышащим драконом. Если кто-то готов поспорить о каком-нибудь пустяке на шесть пенсов, ты поставишь на кон свое существование. Если тебе доведется полетать на воздушном шаре, ты улетишь на нем прямо в рай, а если отправишься под землю, то не успокоишься, покуда не пророешь ее насквозь и не выйдешь с обратной стороны. Что ты за человек, Фрэнсис!

Гудчайлд жизнерадостно засмеялся.

— Смейся-смейся! Чувствую, ты и за веселье берешься всерьез. Люди, которые ничего не умеют делать вполсилы, повергают меня в ужас.

— Том, Том, — парировал Гудчайлд, — раз я ничего не могу делать вполсилы и быть вполовину меньше, чем есть, то тебе, увы, придется принять меня целиком.

После этого философского умозаключения беззаботный Гудчайлд похлопал Томаса Айдла по плечу — как бы в завершение темы, — и они сели ужинать.

— Между прочим, — сказал Гудчайлд, — я ведь по пути заглянул в лечебницу для душевнобольных.

Томас Айдл закатил глаза:

— Нет, вы подумайте: он наведался в сумасшедший дом! Не удовольствовавшись лаврами великого пешехода под стать капитану Роберту Барклаю[41], он решил вдобавок сделаться специальным уполномоченным по делам душевнобольных — просто так, забавы ради!

— Великолепное заведение! — заметил Гудчайлд. — Превосходные комнаты, все устроено по высшему классу, сотрудники знают свое дело — словом, удивительное место!

— И что ты там видел? — спросил Айдл, подгоняя завет Гамлета под сложившееся положение и, как маску, надевая на себя интерес[42].

— Да ничего особенного, — со вздохом ответил Гудчайлд. — Длинные рощи жухлых мужчин и женщин, беспредельные аллеи обреченных лиц; числа — случайные комбинации цифр, не несущие никакого практического смысла; общество людей, у которых при этом нет ничего общего и которые начисто утратили способность к общению.

— Выпьем по бокальчику вина? — предложил Томас Айдл. — Давай общаться.

— В одном коридоре, — продолжил Фрэнсис Гудчайлд, — длиной примерно с аллею Виндзорского парка, может, немножко короче…

— Скорее множко, — вставил Томас Айдл.