Комната с призраками

– Не очень-то, если подумать. Но да, я кое-что увидел. Вы помните, как вы впервые пришли в библиотеку?

– Конечно. Вот что, прошу вас, не надо об этом рассказывать… вам опять станет плохо.

– Наоборот, мне бы очень хотелось с кем-нибудь поделиться – может, вы мне сумеете все объяснить. Когда я вошел в хранилище, где находится ваша книга…

– Послушайте, мистер Гаретт, я настаиваю, чтобы вы прекратили свой рассказ. К тому же у меня осталось мало времени, а мне еще надо собрать вещи и успеть на поезд. Нет… ни слова… вам это повредит. Хочу вам сказать лишь одно. У меня такое чувство, что я в ответственности за ваше недомогание, и считаю, что обязан оплатить вам причиненный ущерб. Сколько?..

Но это предложение было решительно отвергнуто. Мистер Элдред не стал уговаривать и тут же ушел. Правда, мистер Гаретт успел заставить его забрать бумажку с шифром «Трактата Миддот», дабы он смог на досуге взять книгу сам. Но мистер Элдред в библиотеке больше не появился.

В тот день Уилльяма Гаретта посетил еще один гость – его ровесник и сослуживец, некий Джордж Эрл. Он был одним из тех, кто обнаружил Гаретта лежащим без сознания на полу в «хранилище», в небольшом помещении (в которое из просторной галереи вел центральный коридор), где помещалась древнееврейская литература. И, что совершенно естественно, Эрла сильно беспокоило состояние его товарища. Поэтому сразу после работы он побежал в пансион.

– Итак, – сказал он (после краткой беседы), – мне неизвестно, отчего тебе стало так плохо, но у меня возникла идея, что в библиотеке появилось что-то неприятное в атмосфере, мысль пришла мне в голову как раз перед тем, как я тебя нашел. Мы с Дэвисом шли по галерее, и я ему сказал: «Ты не замечал, что в этом месте такой затхлый воздух, как нигде? Это же вредно». Понимаешь, если находиться долго в таком воздухе (а он там хуже, чем везде, уверяю тебя), можно привыкнуть, но наступит момент, когда станет плохо. Как ты думаешь?

Гаретт покачал головой:

– Запах, да… он всегда там такой, хотя дня два назад я обратил внимание, что запах пыли уж очень сильный. Но он тут ни при чем. На меня подействовало то… о чем я и хочу тебе рассказать.

Я пришел в древнееврейский фонд за книгой для читателя, который ожидал меня внизу. Именно с этой книгой я ошибся за день до того. Я собирался ее взять для того же человека и увидел, в чем я совершенно уверен, старого священника, забирающего ее.

Я сообщил своему посетителю, что книги нет, он ушел с обещанием прийти на следующий день. Когда я вернулся в хранилище, чтобы попросить ее у священника, его не было, а книга стояла на полке. Тогда вчера, как я уже и говорил, я снова пошел за ней. И на этот раз – ты только представь себе – в десять часов утра, когда там так же светло, как и в других хранилищах, снова мой священник стоял ко мне спиной, просматривая книги на полке, к которой я и направлялся.

Шляпа его лежала на столе, и я увидел, что он лысый. Секунды две я внимательно разглядывал его. Эта омерзительная лысина просто поразила меня. Она была какой-то высохшей и пыльной, а оставшиеся на ней волоски напоминали паутину. Я решил обратить на себя внимание: покашлял и пошаркал ногами. Он обернулся, и я увидел его лицо – такого я в жизни не видал. Говорю тебе, я не ошибся. Правда, почему-то я не заметил, как выглядит нижняя часть его лица: я глядел лишь на верхнюю. Она была иссохшей, с глубоко посаженными глазами, поверх которых от бровей до скул тянулась паутина – густая.

Тут я, как говорится, отключился и больше ничего не помню.

Какие бы там объяснения вышеприведенному феномену не привел Эрл, нам они не интересны. Во всяком случае, ни одно из них не разубедило Гаретта в том, что он видел то, что видел.

После болезни Гаретт не вышел на работу, так как директор настоял, чтобы он взял неделю отпуска и куда-нибудь съездил.

Таким образом, через несколько дней Гаретт стоял с чемоданом на вокзале и выглядывал удобное купе для курящих, в котором он смог бы добраться до Бернстоу, что на побережье, где прежде никогда не бывал. Для его целей подходило лишь одно-единственное купе. Но, как только он к нему подошел, он увидел напротив его двери фигуру, столь напомнившую его неприятные переживания, что он, ощущая, как к горлу подступает тошнота, и почти не соображая, что делает, рванул дверь соседнего купе и влетел в него с такой скоростью, будто смерть преследовала его по пятам.

Поезд тронулся, и, по-видимому, Гаретту стало нехорошо, так как пришел он в себя только тогда, когда близ его носа возникла бутылочка с нюхательными солями. Врачевала его приятная пожилая леди, которая со своей дочерью оказались единственными пассажирами в вагоне.