Комната с загадкой

Все спорилось, устраивалось само собой, как всегда бывает, когда на душе спокойно. Солнце уже клонилось к закату. Колька растолкал задремавшего Пельменя, принялись выставлять удочки и мормышку. В скором времени садок наполнился красноперкой и плотвиной мелочишкой.

– Как раз на уху, – констатировал Андрей и принялся кухарничать.

Постепенно сумеречный клев сошел на нет, но Колька все сидел, покуривая, лениво поглядывая на поплавки.

Рыба – это ж не главное. Куда важнее не упускать возможности посидеть вот так, посмотреть на красоту, на пылающее солнце, которое, опускаясь, цепляется за вершины деревьев, а сами они стоят, как стражи-атланты, подпирая небо.

Давным-давно неведомый мастер, укротитель земли и травы, создал из нескольких заболоченных луж озеро, которое теперь кажется безграничным, за счет искусно изогнутых берегов. Некоторые берега густо поросли ивняком и резко срываются в воду, иные – как противоположный, на котором расположено старое кладбище и развалины лесопилки, спускаются песчаными террасами.

Пельмень, снимая пену с воды, нет-нет да и косился туда, где колыхался на озерной воде темно-зеленый плавун, днем распускающийся нежными сахарно-белыми кувшинками и цыплячье-желтыми кубышками, и купали в воде длинные тоненькие ветки ивы.

Было время, они с Анчуткой натерпелись страха в тех краях. Конечно, с той поры воды много утекло, они уже давно выросли из рваных штанишек, и мозги в голове завелись… по крайней мере у него, Пельменя. Анчутка не в счет, у него этого добра не было и нет.

Луна светит, и старинное кладбище, почти поглощенное лесом, белеет крестами в полумраке. И даже вроде бы точь-в-точь как тогда, в далеком прошлом, вроде бы кто-то бродил на той стороне.

– Смотри-ка, Никол, шляется кто-то.

– Блуждающие огни, – растолковал Колька, не отрываясь от пера. Никак клюнуло! Вот, поплавочек-то, укладывается, теперь не упустить момент, когда в сторону вильнет или вообще нырнет под воду.

– Все-таки кто-то ходит, – Пельмень поднялся, всматриваясь, – с чего бы это?

– Раскопки возобновили, – предположил Пожарский.

На той стороне находилась заброшенная лесопилка, которая еще раньше была церковью. В свое время там были обнаружены немалые сокровища, скрытые ворами и контрабандистами, так, может, не все извлекли.

– Тогда почему по темноте? – резонно усомнился Андрюха.

Кольке в целом это было неинтересно. Пришла пора подсекать – он и подсек, принялся выводить постепенно, на поверхность, и наконец извлек замечательного леща. Рассматривая его, славного, бронзового, сверкающего боками, Колька бросил взгляд на тот берег, где лесопилка, – и увидел, что там не просто какая-то керосинка горит, а костер.

– Ну, чего? – спросил он приятеля. – Люди костер жгут, что, берег купленный?

– И что?

– То, что, значит, никакого криминала нет. Может, рыбу удят.

– Нет там никакой рыбы, – упрямился Пельмень.

– Ну туристы тогда. Что пристал? Не может человек посидеть костер пожечь, что ли? Ты ж сидишь.

– И то верно, – Андрюха успокоился, утратив интерес к чужому костру, и обратился к своему собственному. Уха поспела, а «жигули», как выяснилось, уже охладились.

…– Я ж не к тому, что запрещено трудящимся поторчать вот, на берегу, костерок пожечь, – объяснял Пельмень, подобрев с полбутылки пива и ухи, – а кто его знает, что там за люди. Место пустынное, жилья вокруг нет, до магазина топать час, кладбище, опять же…

– Борись с подозрительностью, – предписал Колька.

От пива он отказался, сказав, что обождет раков.

– Ну, знаешь.

– Это ты все от бригадмила отойти не можешь да от Анчуткиных художеств. Брось. Если так все начнут активничать, так Палычу придется в дворники идти, а Сорокина с Санычем на пенсию отправят.

– Неплохо было бы, – посмеялся Пельмень, но тут же посерьезнел: – Жди-дожидайся. Им работы на сто лет хватит.

Он поворошил в костре палкой, вытащив уголек, прикурил.

Ночь уже опустилась на окрестности. Небо в самой вышине было чернильно-синее, а ближе к воде светлело, в садке била хвостами рыба, с той стороны, где раколовка, тоже поплескивало – не иначе, что скоро будет особенная закуска, если, конечно, сон не сморит.

На том берегу, где жгли костер неведомые люди, было тихо, похоже, что огонь перестали поддерживать, он становился все менее заметным.

– Вот ты говоришь, без ментов можно, все стали такие сознательные, – снова заговорил Пельмень.

– Ничегошеньки подобного я не говорил, – поправил Колька, – я только сказал, что ты стал подозрительным.

– Не подозрительным, а бдительным. Да и не обо мне речь, мне-то что. Я тут вообще подумываю увольняться.

– Куда пойдешь?!

– Да хоть куда. Можно на Даниловскую или на Трехгорку, а то и вообще махнуть куда подальше, в Ташкент.

– У вас с Анчуткой хворь одна на двоих, как грипп. Он к морю собрался, ты тоже к черту на куличики. Чем тебе тут не работается? Или это в связи с тем, что за Тоську кому-то по сусалам навесил? Между прочим, кому?

– Хмельникову. Инженеру.

Колька решил сначала, что ослышался, и переспросил.