Комната с загадкой

А Колька уже осторожно отодвигал открывшийся тайник: под столешницей, в маленьком ящике, лежал небольшой бархатный мешочек. Стоило развязать его шнурки – и по стенам подвала заиграла зеленая радуга. Это был удивительный камень, немного продолговатый, чуть грушевидный, каждая грань, каждый угол его играл, меняя оттенок, точно живое изумрудное море. Колька поднял его повыше – и убогий свет лампочки, как бы очутившись внутри этого безумно прекрасного мира, выходил волшебными зелеными лучами.

– Вот это да-а-а, – протянул Андрюха, – ничего себе. Цукер, чье это?

– Почем мне знать? – равнодушно отозвался Сахаров, отводя опечаленный взгляд, наклоняя голову, точно полностью поглощенный работой. – Столик этот раньше наверху стоял, может, от старых хозяев-буржуев остался.

Глава 21

Сорокин, вздохнув, в который раз глянул на часы.

– Граждане, мы с вами напрасно теряем время. Я пытаюсь вам помочь, а вы упорно стараетесь наработать себе на четверть века лагерей. Я честно пытался держать при себе козыря, но уж простите… Итак… – Он потянулся к папке: – Вот справка о том, что гражданин Лапицкий, Марк Наумович, из духовенства, был арестован минским гестапо в июне сорок второго года за связь с подпольем.

– Я в самом деле сотрудничал с подпольем, – подтвердил Лапицкий, – и в самом деле арестовывался гестапо. В результате побоев стал инвалидом.

– По чему именно вас били? Отвечайте, быстро, – приказал капитан.

– Резиновыми дубинками, по спине.

– Не по лицу, оно у вас не тронуто. И тем не менее матушка Анастасия Лапицкая, попадья, супруга, точнее, вдова священника Лапицкого, вас не узнала. Как это понимать?

Человек, называвший себя Лапицким, молчал, только изменил позу: опершись локтями на колени, сидел, опустив голову, как сильно уставший человек.

– Оставьте его в покое, – вдруг потребовала та, что называла себя Зоей, – полагаю, узнала меня матушка. Не думала, что я так хорошо сохранилась.

– Она многое о вас рассказала, – подтвердил Сорокин, – и лишь потому я говорю с вами с глазу на глаз. Или мы с вами оформляем чистосердечное признание, или данные о вашей работе в гестапо будут преданы гласности. А вы знаете, во что это выльется, – даже если все вами спасенные будут хлопотать за вас.

– Знаю, – зло огрызнулась она, – ненавижу и гестаповцев, и тех, кто именует себя «нашими». Одинаково палачи, никакой разницы.

– Ближе к делу.

– Ладно, согласна. Ты? Обратилась она к лже-Лапицкому.

– Я готов, – спокойно произнес тот.

– Ваше подлинное имя?

– Гауф, Елена Францевна.

– Карзинкин, Александр Александрович.

– Вот оно что, – протянул капитан, – это все объясняет.

– Не все, – возразил он, – кстати, если в минском подполье остались свидетели, то они должны помнить, что Лапицкий донес господину коменданту города на лиц, которые взорвали железнодорожный мост, а это по чистой случайности оказались провокаторы.

– Это легко проверить.

– Верно. Равно как и то, что Лапицкий это сделал уже после смерти, то есть даты, указанной в актах о казни.

– Понимаю, – подумав, сказал Сорокин.

– В самом деле? – вежливо усомнился Карзинкин. – Ну, не все такие догадливые и чуткие, так что я точно так же, как и Елена, разницы не вижу…

– Ну это мы оставим на будущее. Насколько я понимаю, Елена помогла вам выбраться из гестапо и после войны вы как-то помогли ей, так?

– Так и есть.

– А потом, насколько я понимаю, уже во время вашей службы в церкви на Ваганьковском кладбище, вы встретились?

– Верно, – чуть подняв брови, улыбнувшись, подтвердил Карзинкин, – кто это донес? А, понимаю. Староста. Он же, насколько я могу судить, указал на Хмельникова и Гарика… ловкий ход мыслей, ничего не скажешь.

– И все-таки, что вы искали в камине?

– Теперь нет нужды скрывать, – Карзинкин, заложив ногу за ногу, обхватил колено тощими пальцами. – Когда отец распродавал имущество, я усердно учился на философском факультете Базельского университета и понятия не имел, что остаюсь на бобах. И тут однокашники начинают поздравлять меня с приобретением легендарного зеленого брильянта, глаза Брамы.

– Почему вас?

– Потому что меня тоже, как и отца, зовут Александром, а в газетах публиковали отчет об аукционе. Можно продолжать?

– Прошу.

– Итак, я прилетел к отцу – и выяснил, что он не только все наше имущество-то профукал, да еще и втайне от меня женился на девице, втрое моложе него. Я вне себя. Прозвучали громкие слова, он объявил, что составляет завещание на нее. Расстались мы со скандалом. Уже из газет я узнал, что помер сумасшедший князь, а в скором времени, узнав о смерти от брюшного тифа моей преподобной мачехи, покончил с собой отец, спрыгнув с красивого швейцарского водопада.

– И вы решили искать свое потерянное наследство.

– Не вдруг, – улыбнулся Карзинкин, – я почитал его пропавшим. Уже после войны, в сорок пятом, я, с документами покойного Лапицкого, явился в Чистый переулок, отрекомендовался, выдал свою легенду. Сами понимаете, у приличных людей принято верить на слово, да и недостаток кадров. Меня тотчас приписали в Воскресенскую церковь, что на Ваганьково.

– Как же у вас получалось водить верующих за нос?