Посреди ночи Джоли Тиллмен наполовину проснулась, все еще охваченная усталостью. В номере стояла тишина. Джоли напрягла слух, чтобы услышать дыхание Твайлы рядом с собой, но не уловила его.
Лампа была выключена. Шторы они не закрыли, и свет луны и уличных фонарей проникал внутрь, касался невероятно бледными пальцами всех поверхностей, словно сюда явился призрак слепца, желающего с помощью прикосновений узнать о том, чего он никогда не видел при жизни.
Не будь на Твайле белой пижамы, которая притягивала к себе призрачный свет, Джоли ни за что не увидела бы ее в кресле, где она сидела лицом к кровати. Возможно, Твайла спала, но такую позу, скорее, принял бы человек, напряженно замерший в темноте. Тень скрывала ее лицо; если она и смотрела на Джоли, то в зрачках не появилось ни малейшего отблеска.
Твайла сидела абсолютно неподвижно посреди погруженной в тишину комнаты, и Джоли засомневалась: не спит ли она сама? Она сомкнула глаза, затем снова открыла их, но фигура в кресле не исчезла, не испарилась, как это случилось бы, если бы Джоли все еще спала. Но усталость взяла свое, налитые свинцом веки Джоли закрылись и не открылись, и вопрос – реальность или сон? – так и остался без ответа.
7
Джейн проснулась под низкое урчание двигателя, с затекшей шеей и кислым вкусом во рту. Никакого Лоренса Уэлка. Она открыла глаза, когда день уже прорвался на травяные угодья в долину между двух горных хребтов и раннее солнце обследовало вулканические склоны, неровные гребни, сглаженные миллионами лет эрозии, лесистые низины. Берни Ригговиц довольно быстро добрался до Эль-Пасо, а потом проехал через юго-западный угол Нью-Мексико в Аризону – около трехсот миль менее чем за четыре часа.
Джейн привела спинку своего сиденья в горизонтальное положение, и Берни сказал:
– Вы спали, как котенок, налакомившийся сметаной.
– Да, но чувствую я себя котом, который дрался всю ночь.
– Если мы остановимся в Уилкоксе, чтобы заправиться и позавтракать, и вы потом сядете за руль, то в десять-одиннадцать мы можем быть в Ногалесе.
Массируя свою шею сзади, она сказала:
– Не уверена насчет «мы». Я собиралась высадить вас южнее Тусона, когда до Ногалеса останется час езды, и дальше ехать одной, пока ваше сообщение в полицию об угнанной машине не станет для меня серьезной проблемой.
Улыбка сползла с печально-клоунских складок его лица, но потом он воскликнул:
– Шмонцес![47] Мы партнеры или не партнеры?
– Мы никогда не были партнерами, Берни.
– Кем же мы были, позвольте узнать?
– Похищенным и похитителем.
– Вы с ума сошли? Я похож на похищенного? Вы проголосовали на дороге, я вас подвез. Нам нравится общество друг друга.
– Человек в Ногалесе опасен.
– Я знаю, что такое опасность. Налоговая служба всю жизнь сидела у меня в тохесе[48], как геморрой.
– Вы забываете об этом, – сказала она, вытаскивая пистолет.
– Опять пистолет? Это уже пройденный этап, если вы не заметили.
Джейн на секунду задумалась.
– Этот тип в Ногалесе ждет меня в субботу. Одну. Он не захочет, чтобы я привезла еще и дедушку. Мне нужно позвонить и сказать, что я приеду не одна, но понадобится легенда. Вы не можете быть Берни Ригговицем, королем париков.
– Я никогда не говорил, что я король. Это было бы нечестно. Через сорок минут мы будем в Уилкоксе, там есть «Бест Вестерн»[49]. Состряпаем легенду за завтраком.
– Нет, стряпню вы оставьте мне.
Несколько минут она раздумывала о том, как поведет себя в Ногалесе. Если она возьмет «мерседес» и оставит Берни здесь, машину придется отдать Энрике: тот переправит «мерседес» в Мексику, а Джейн уедет на новой. Она теперь слишком хорошо знала Берни и не смогла бы угнать его машину, чтобы продать ее Энрике.
– У вас есть шляпа? – спросила она.
– А как же. Если есть голова, значит есть и шляпа.
– Если у вас есть подходящая шляпа, у нас будет легенда.
– Легенда о шляпе?
– Все зависит от того, как вы выглядите в этой шляпе. И вы должны будете делать только то, что я скажу, и исполнять все в точности. От этого зависит все.
– Я ни за что не доставлю вам неприятностей. Вот смеху-то будет.
– Смеха не будет, но будет интересно. И мы можем оказаться в заднице.
8
Неизвестно, какую часть ночи Твайла провела в кресле, но в пять утра пятницы она встала с кровати.
Небольшого шума от ее вставания оказалось достаточно, чтобы разбудить Джоли, которая наблюдала за сестрой через щелки глаз. Та взяла сумку с тумбочки и удалилась в ванную. Нельзя сказать, что Твайла не считалась с другими, но, невзирая на всю свою предусмотрительность, она всегда производила много шума. Больше, чем сегодня. Осторожность, с которой она поднялась с кровати, взяла сумочку и закрыла дверь ванной, была совсем ей не свойственна и заставляла думать о каких-то тайных помыслах. Джоли соскользнула с кровати, обошла ее еще тише Твайлы и приложила ухо к двери ванной как раз вовремя, чтобы услышать звуки тонального набора. Тот, кому звонила сестра, вероятно, ответил, и она, не называя своего имени, сказала: