Комната Вильхельма

Позвонила его секретарша. Что-то насчет известнякового карьера в Факсе. Я слышала свой тонкий вежливый голос: «Мой муж, к несчастью, сошел с ума». Она издала некое подобие ржания: «До чего же вы смешная, госпожа начальница, — сказала она, переводя дыхание. — Но дело в том, что директор очень хочет поговорить с начальником отдела министерства, если это можно организовать». Вильхельм прорычал: «Если это твой эксперт по варикозу вен, то будь добра, расскажи ему, что от тебя воняет говном». Я молча положила трубку. И приняла решение никуда не ехать — как экспертка в принятии решений, которой не нужно ничего другого, кроме бездействия. Белыми ленточными червями проползли мои тревожные мысли вверх по хрупкой стремянке зловещего веселья: чем дальше это зайдет, тем глубже мы опустимся. Страдания не были лишены оттенка мрачного удовольствия. Я представила себе, как прохожие зажимают носы, проходя мимо в лучах солнца. «Перекрестись, бедный крестьянин, в путь ночной»[6]. Страх не уменьшился, но я начала наблюдать за ним, словно он мне не принадлежал. Позвонила мама:

— Лизе, — нетерпеливо произнесла она, — у меня возникла отличная идея. Отец скоро выходит на пенсию, но жить только на эти деньги не получится, а я пока слишком молода, чтобы ее получать. И тут меня как молнией ударило: что, если этот министр культуры пристроит отца в музей на должность сторожа? Спросишь его об этом? Не будет тогда мозолить мне глаза дни напролет.

Перечить воле моей матери было совершенно бесполезно, хотя она и прибавила в своем безумии и наивности после того, как я поднялась в высшие слои общества. Представила себе: Вильхельма это когда-нибудь повеселит.

— При возможности сделаю, — пообещала я.

— Чудесный он человек, этот Бомхольт, — ответила мать. — Он женат?

(В мыслях она уже выдала меня за него. Мать считала, что за Вильхельма не стоит держаться, потому что он отказался покрасить их домик на пригородном участке. А вот ее сестре зять, санитар из психиатрической клиники, покрасил. Вильхельм же счел эту просьбу странной для женщины, у которой сын — маляр).

— Да, женат, — ответила я. — Его жена там тоже была, просто сидела за другим столом.

— Жаль, но не забудь, о чем я тебя попросила.

Я обещала. Вильхельм спал, но даже в его самом сильном храпе слышалась какая-то угроза. Осознание и чувство вины просыпались во мне. Просачивались через потолок от человека, которого я так или иначе предала. Все его знания и таланты я заперла в ящик, который никому не отыскать. Даже ему самому. Но теперь дурацкий Олесен откопал его и успешно пытается вернуть Вильхельму. Это каким-то мрачным образом было опасно, потому что я не нуждалась в честолюбивом мужчине — достаточно, что я и сама такая. Теперь восхищение мной в мгновение ока превратилось в нем в желтую зависть и ненависть. Если чуда не произойдет, то он продолжит ранить меня в самое уязвимое место; моя творческая самооценка и без того никогда не была высокой. Ее вечно приходилось стимулировать извне; я — вечная школьница, погибавшая без хвальбы учителей. Положительные рецензии радовали так, словно мне снова удалось обвести вокруг пальцев критиков, самой того не осознавая. Стоило мне начать принимать брак как должное, и всё между мной и Вильхельмом катилось к чертям. В глазах моих подруг — совсем немногих подруг — Вильхельм давно ушел из моей жизни. В глазах же самых верных подруг я давно превратилась в женщину, которая во всё вмешивается, и правда в том, что я на тот момент не совсем без причин рассматривала пьянки и неверность Вильхельма как нечто, свершавшееся исключительно в мою честь.